Я закусываю губу.
— А Маура знает?
И опять мне в ответ — лишь легчайшее движение бровей. Она встает.
— Так вы ей не сказали?
— Пока нет. Но я хочу сама рассказать обо всем ей и Тэсс.
— Конечно. — Елена наклоняется и поправляет шпильку у меня в прическе; я подавляю желание шарахнуться от нее. — Пожалуйста, обдумайте наш разговор. Монастырь в Нью-Лондоне прекрасен и очень хорошо охраняется. Даже если вы не те самые три сестры из пророчества, мы будем вам рады. Ну а если это все-таки вы, то вам не найти более безопасного места.
Я встаю, увеличивая дистанцию между нашими телами. Мое доверие завоевать не так просто, как доверие Мауры.
— Почему вы думаете, что это мы?
Елена улыбается.
— Скажем так: у меня есть сильное предчувствие, что одна из вас способна на ментальную магию. У вашей матушки был такой дар, не правда ли? Даже в Сестричестве он очень редок и вызывает благоговение и страх. Но с этой способностью или без, вы из тех, кто быстро учится. И я хотела бы вас учить. Всех троих.
— Нет. — Я отступаю к двери. — Я не хочу, чтобы вы учили этому моих сестер.
Елена несколькими дюймами ниже меня, но под ее взглядом я начинаю чувствовать себя упрямым ребенком.
— Кейт, ментальная магия действительно обладает нежелательными побочными эффектами, если ее использовать слишком часто. Но если подойти к ней с должной ответственностью, она ничуть не хуже любого другого вида колдовства. Разговоры об особой греховности ментальной магии — всего лишь паранойя Братьев. Она может защитить ведьму, которой грозит опасность. Ваши сестры имеют право знать, на что они способны. Возможно, однажды это их спасет.
— Катерина Анна Кэхилл! — вопит Маура. — Мы опоздаем!
Елена смеется.
— Подумайте о том, что я вам сказала, Кейт. Я знаю, что вы привыкли сами со всем справляться, но в этом больше нет нужды. Я здесь, чтобы помочь.
Сегодня в воскресной школе преподает Брат Саттон. Это высокий человек с кожей красно-коричневого цвета и коротко остриженными вьющимися волосами. У него густой, мелодичный голос; он говорит, улыбается и жестикулирует, словно театральный актер. Впрочем, театров, увы, более не существует. Если бы он не распространялся о том, какое зло несет ментальная магия, мне было бы почти приятно его слушать, но эта тема не иссякает уже две недели и изрядно меня беспокоит. В данный момент Хана Ито спрашивает его, почему девушки иногда совершают нечто настолько греховное.
— Возможно, этот вид магии поначалу не кажется таким уж плохим. Скажем, вы поскандалили с братом и разбили бабушкину фарфоровую вазу. Это не слишком подобает юной барышне, но порой такие вещи случаются. — Брат Саттон улыбается, снисходя к нашим девичьим слабостям, в его карих глазах тепло. — Скажем, бабушки уже не стало, и эта ваза хранилась как память о ней. Вы боитесь, что ваша матушка будет убита горем, а еще боитесь наказания. Как вы, возможно, поступите? Вы солжете и скажете, что брат сам разбил вазу. А ведьма вместо лжи — которая, кстати, тоже грех, девочки, вы никогда не должны лгать своим родителям, — прибегнет к ментальной магии. Она сотрет саму память об этой вазе. Это спасет ее от наказания, а ее матушку — от горя. Возможно, ведьма даже убедит себя, что делает благородное дело.
Я сижу, уставившись в белокурый затылок Элинор Эванс (она сидит передо мной, и ее локоны подпрыгивают, когда она энергично кивает головой), и терзаюсь чувством вины. Когда Мама в последние месяцы перед смертью учила меня ментальной магии, она позволяла мне практиковаться на себе. Я до сих пор помню выражение ее лица, когда она поняла, что я могу стирать воспоминания; на нем была написана смесь гордости и страха.
Если судить по рассказам Братьев, ментальной магии кругом, как грязи: на каждом перекрестке затаилась ведьма, готовая пустить ее в ход, и мы должны быть постоянно начеку, чтобы не пасть жертвой этих ужасных чар. А если верить Елене, это редкий дар. Если на свете сейчас живет всего несколько сотен ведьм, то сколько из них способны на ментальную магию? Тридцать? Десять? Меньше? Такой была моя Мама. Зара. Елена. И я.
— Вам может показаться, что это не так уж страшно. Подумаешь, стертый кусочек памяти! Но это очень плохо, — утверждает брат Саттон. — А что, если ваша матушка получила эту вазу в подарок на свадьбу? Или бабушка завещала ее матушке на смертном одре вместе с последними наставлениями и словами любви? Что, если эти воспоминания тоже исчезнут? Ментальная магия не может быть благородной, девочки. Она всегда эгоистична и грешна.
Я дважды изменяла людям память, убедив себя, что я имею право так поступить. Но, защищая нас, я навредила другим. Что, если, стерев намерение Отца отослать меня в школу, я стерла и его воспоминания о том, как я была крошкой, о моих первых шагах и первых словах, о том, как Мама склонялась над моей колыбелью?
А Финн? Я никогда не узнаю, что именно я стерла из его памяти вместе с воспоминанием о перьях. Может быть, урок стрельбы с его покойным отцом или какое-то другое дорогое его сердцу воспоминание. И я могу только молиться о том, чтобы он помнил наши поцелуи.
Я грешна. Грешна сто раз.
— Кейт? — Маура подталкивает меня локтем. Оказывается, проповедь уже закончилась; девушки встают, потягиваются и направляются к своим обычным местам, куда вот-вот должны подойти остальные члены их семей. — Мы с Еленой собирались пройтись, размять ноги. Хочешь с нами?
— Нет, спасибо. — Я встаю, чтобы дать им пройти, и усаживаюсь на место, решительно глядя вперед. Мне хочется вертеться по сторонам в поисках Финна, но я этого не делаю. Мне есть о чем подумать и о чем волноваться и помимо Финна.
Прервав свой променад, Саши и Рори останавливаются в конце моего ряда.
— Доброе утро, мисс Кэхилл! — приветствует меня Саши.
— Вы не возражаете, если мы присядем с вами на время службы? — спрашивает Рори.
Я вряд ли могу им отказать. Не дожидаясь моего ответа, Рори усаживается рядом, прижавшись ко мне боком. Ее желтая пышная юбка занимает чуть ли не полцеркви. Саши пристраивается возле нее. Хорошо, что с нами нет Отца, — он совершенно не приспособлен к таким ситуациям. Но почему им захотелось сесть с нами? Обычно они вместе с миссис Ишида и миссис Уинфилд сидят на одной из передних скамей. Тэсс изумленно смотрит на меня, но пододвигается, чтобы дать им место на скамье.
— Вы свободны после церкви? — спрашивает Рори. Ее щеки подозрительно розовые, несмотря на мнение Братьев о макияже. — Не желаете зайти ко мне на чай?
Я качаю головой, удивленная этим внезапным вниманием. Мы знакомы с самого детства, откуда вдруг взялся такой интерес к моей персоне? Неужели дело действительно в новых платьях и мужском внимании?
— Пожалуйста, соглашайтесь, — Саши трепещет густыми темными ресницами. — Мы кое о чем хотим с вами поговорить.
Это звучит зловеще и интригующе; у меня не хватает решимости сказать «нет».