— И… Прости, я не понимаю, почему ты вдруг мне это рассказал, — я нервно сжала плед, — в смысле почему сейчас? И кто еще знает, кстати?

— Оскар, — Шеф засунул руку в карман брюк, отбросив в сторону полу плаща, — мы встретились, когда ему было семнадцать и он активно пытался умереть после своего первого превращения. Он поклялся мне в верности. Сам, если тебе интересно, я не принуждал его, — Шеф оглянулся на меня, и я с готовностью мотнула головой, давая понять, что меня это все совершенно не касается, — еще Борменталь. Он догадался, когда я обратился к нему за помощью.

— Помощью? — Я подалась вперед. — С тобой что-то не так?!

Шеф обернулся ко мне, сделал несколько шагов, выдохнул дым в лицо. Никогда еще он не выглядел менее человеком, чем сейчас. Теперь, зная правду, я замечала все то, на что не обращала внимания раньше, — и скорость движений, и их странное построение. Он двигался так, как будто этот мир ощущался для него по-другому, как будто сила притяжения благосклонна к нему, как требовательный профессор к любимому ученику.

— А вот теперь, — он осклабился, — мы приступаем к самому интересному.

И он рассказал мне все. Про тот день, когда я получила удар в сердце во «Всевидящем оке». И про то, как обезумевший Оскар чуть ли не силой заставил его помочь мне. И про то, что он не хотел этого делать. И про то, что теперь его рука то и дело пытается принять свою истинную форму. И про то, что случится, если он целиком примет свою настоящую форму. И про то, что с этим ничего нельзя поделать.

И тут наконец до меня дошло:

— Погоди, — я вскочила с кресла, — ты так и не сказал, как именно тебе удалось меня спасти. Это было какое-то ваше «страшное колдунство»?

Шеф упал на мое место, картинно укрылся пледом и с вызовом посмотрел на меня.

Мысль пронзила сознание. Мозг попытался отогнать ее, но она была настойчива и кристально ясна. Я подняла глаза на… на дракона, сидящего в кресле:

— Нет, пожалуйста…

Он молчал.

— Шеферель, скажи, как ты смог спасти мне жизнь?!

— Рана была очень глубокой, Чирик, — он прикурил новую сигарету, небрежно, как будто сидел на лугу в каком-то парке, но руки его чуть подрагивали, — рана была смертельной. У меня не было выбора.

Я невольно сделала несколько шагов назад, к двери, закрыв лицо руками:

— Нет. Нет, не может быть, — мне вспомнилось, как я чуть не потеряла сознание, когда он спустился Вниз с Оскаром. И как спокойно отреагировала на появление оборотня, которым грезила до этого не один год. — Нет, ты же не…

Я запустила руки в волосы, сжав пальцы, и бросила на Шефереля отчаянный, умоляющий взгляд.

Тот бесстрастно улыбнулся в ответ:

— Да, Черна, я использовал на тебе заклятие, которым наша семья долгие годы подчиняла людей своей воле.

Он поднялся из кресла и встал на ноги одним плавным движением. Люди так не двигаются — им нужно для опоры что-то кроме воздуха.

— Подожди, — я прижала руку ко лбу, который, казалось, полыхал от лихорадки, — подожди, мне… мне надо пару минут… просто осознать…

Шеф стоял совсем близко. Просто стоял и смотрел на меня, мечущуюся в рамках своего сознания, пытающегося принять все сразу. Я поймала себя на том, что мне хочется прижаться к нему, не думать ни о чем и просто делать, что он говорит, — и вздрогнула. Раньше такая мысль казалась понятной и простой — он столько времени провел со мной, пока я болела, — но теперь все стало пугать. Моя привязанность к нему, мое волнение, желание быть рядом — все это стало обретать другой, внутренний смысл.

Я отступила на шаг.

— Чего ты боишься? — Шеф протянул руку и положил пальцы мне на шею, чуть потянув на себя. Жест получился покровительственным, но мне немыслимо, невыносимо захотелось подчиниться. — Ничего страшного. Ничего не изменится. Будешь, как и раньше, жить у меня, — он опустил голову и посмотрел мне в глаза, — и спать у меня.

Я не помню, как залепила ему пощечину, зато помню, как мотнулась в сторону его голова, как вздрогнули волосы. И не помню, как оказалась снаружи, почти убегая от его кабинета. Зато помню, что за мной никто не шел.

12

Думать о чем-то на скорости 170 километров в час — плохая идея. Вокруг несутся здания и улицы, смазанным пятном исчезая за рамками окон. В машине так тихо, что эта тишина давит на уши, заставляет голову лопаться от боли.

Хочется остановиться, зажмуриться, сжаться в комочек и минутку подумать — просто подумать. Но если остановишься — то все. Как будто его воля может догнать меня через такое расстояние и вернуть обратно.

Лежащий на соседнем сиденье мобильник молчал. Я то и дело поглядывала на его темный экран, но он оставался безмолвен.

Педаль газа вжата в пол, руки вцепились в руль — кажется, еще минута — и машина не выдержит моего натиска, развалится под давлением воздуха снаружи и моих эмоций внутри. Но мы летим вперед и вперед, и постепенно ветер, бьющий в лобовое стекло, будто успокаивает мысли, и я сбрасываю скорость…

Лопухинский сад — один из немногих еще сохранивших какой-то налет дикости и чуть ли не единственный, в котором есть «дикий» выход к воде. Стоит свернуть в него, и ты будто попадаешь в другое место, оставив шумный Каменноостровский за спиной.

Я бросила машину рядом с телецентром и дошла до сада пешком, как привыкла ходить в детстве.

Деревья здесь все еще были высокими, аллеи — тенистыми, а мостик — деревянным. Время будто остановилось. Я с наслаждением медленно вдохнула, прикрыв глаза, и, не торопясь, пошла влево, чтобы постоять на том самом деревянном мосту. Сад стоит немного ниже основного уровня дороги, и поэтому здесь намного тише, чем на улице. Ни одного лотка с мороженым или водой, ни синих будок биотуалетов — цивилизация будто не добралась сюда. Покой.

У самой воды, под деревом, у меня было любимое место. Густая крона, вылезшие из-под земли корни — самое то, чтобы спрятаться от мира и посидеть тихонько какое-то время. К тому же здесь часы иногда оказываются минутами, а пара минут — несколькими часами. Словом… странное место.

От воды немного дуло, но вид моста рядом, громоздящегося над очередным ответвлением Невы, почему-то придавал уюта. Над головой шелестели листья, где-то там, по другим дорожкам, ходили невидимые для меня люди — со своими простыми, скучными, незатейливыми жизнями.

Я нащупала в кармане сигареты и жадно прикурила. С удовольствием выдохнула дым в свежий, еще не разбавленный чернилами вечера воздух. Под головой чувствовалась узловатая кора, и я прижалась к стволу, стараясь скинуть наступающую головную боль, — слишком много всего за последнее время, слишком много. Как и всегда, впрочем.

Может быть, я не способна переносить все то, что сваливается на плечи нелюдя? Может быть, я даже среди них оказалась слабой неудачницей, которая не может снести все невзгоды своей сверхъестественной жизни?