Я хотела спросить, почему не подействовало на него, но получился только шуршащий писк. Я разочарованно замолчала.
— У, как нехорошо… — Шеф поцокал языком, — тебе, наверное, и кофе пить неудобно будет.
Я с сомнением воззрилась на картонный стакан с пластиковой крышкой и просто опустила в него клыки. Раздался легкий хруст, и я ощутила вкус кофе.
— Кардинально, — хмыкнул Шеф.
Покрутившись с нами еще пару минут и поохав над моими кривыми ногами (как оказалось, джинсы прорвались и стали видны изменения: ноги немного укоротились, обросли грубой черной шерстью, а колени вывернулись назад), он посоветовал сделать эпиляцию и ушел.
— Все, перерыв окончен, — Жанна вышла из глубины зала в обнимку с боксерской грушей. Интересно, сколько их тут изводят за сутки? — Посмотрим, на что ты способна.
Я пыталась доказать ей, что висеть в воздухе на крыльях мне намного привычнее и естественнее, но она упорно заставляла меня прыгать по земле и молотить несчастную грушу. Сначала получалось немного глупо: с одного удара груша отлетала в сторону и, набрав ускорение, летела на меня, так что я с визгом взлетала, чтобы от нее увернуться. Жанна морщилась от резких звуков, но неизменно возвращала меня на место. Немного приноровившись, я стала просто срывать ее с креплений, что меня безумно веселило: груша улетала в другой конец зала и там еще пару раз подскакивала. Тренер качала головой и объясняла, что действовать надо не со всей дури, «которой у тебя, по-видимому, на целый полк», а использовать свои новые возможности. Так я научилась делать в груше аккуратные дырки примерно с кулак шириной, собирая когти в пучок и ударяя прямой рукой. Постепенно я привыкла к своему телу, казавшемуся мне таким неуклюжим. Оно просто не было придумано для стояния на земле, вообще для действий на земле.
Зато в воздухе я чувствовала себя просто прекрасно! Дурманящий восторг полета совершенно вскружил мне голову, и я несколько минут просто носилась под потолком зала под суровым взглядом Жанны, благо места хватало. Правда, первая же моя попытка повернуть на скорости закончилась сочным шмяком о стенку и скоростным спуском вниз. Покряхтывая, я поднялась на ноги. Жанна следила за мной со снисходительной ухмылкой на тонких губах.
— Ну что, может, все-таки начнешь меня слушать? — Я нехотя кивнула.
Она снова велела мне действовать только на земле и долго объясняла, как совместить рефлексы с собственным сознанием, чтобы не врезаться в стенки. В промежутках между хлопаньем крыльями, от интенсивности которого у меня уже ломило спину и ноги чуть отрывались от пола, я успевала посмеяться над ситуацией: одна девушка с серьезной миной объясняет другой, как летать!
Когда Жанна объявила конец, я едва стояла на ногах от усталости. Голова гудела от обилия информации, тело — он непривычной нагрузки. Но все равно я была счастлива: первые два раза я превращалась практически бессознательно, не замечая, что со мной происходит, и была скорее заложницей собственного дара. Теперь же я была его хозяйкой, ощущая все плюсы бытия не-человеком.
— Давай перекидывайся обратно, и на сегодня закончим, — скомандовала Жанна.
Я кивнула и постаралась расслабиться. Получалось плохо, переизбыток эмоций давал о себе знать. Я закрыла глаза, медленно втянула носом воздух и представила чистое звездное небо…
В ту же секунду на меня как будто свалилась бетонная плита, ноги подкосились, и я очутилась на полу. С трудом проморгавшись и щурясь от ставшего снова ярким света, я подняла на Жанну непонимающие глаза:
— Что за?..
— Это тебе первый урок: в образе усталость чувствуется в десятки раз слабее, потому что ты — сильнее. Вставай, пошли, — и она протянула мне руку.
Я была настолько шокирована этим поступком, что пару секунд тупо таращилась на длинные узкие пальцы с коротко остриженными ногтями и сбитые костяшки. Но потом все же ухватилась и, пошатываясь, встала.
Как я очутилась в машине, как поднялась на свой этаж, я уже не помнила. Утром я проснулась на ковре в прихожей.
Дни неслись. В чем-то разные, но все же одинаковые. Подъем, косой взгляд в зеркало, сонный завтрак в ресторане внизу, машина — и тренировка до потери соображения. Я не была против и не роптала на судьбу, я просто потеряла счет времени. Из окна машины, не успевая проснуться или падая от усталости, не слишком заметишь смену сезонов, и наступление осени стало для меня сюрпризом. Оказалось, правда, что наш питерский ноябрь, который я проклинала все двадцать пять лет своей жизни за сырость и стужу, совсем не так ужасен, если смотреть на него из окна квартиры с индивидуальным отоплением или машины с печкой.
Иногда удавалось позвонить маме. Обычно, сидя в ресторане внизу в ожидании завтрака, я успевала поболтать с ней пару минут. Разговор начинался одинаково:
— Мам, ты не спишь?
— Уже нет, — радостно отвечала она. — Что нового?
— Ну…
Я судорожно перебирала в голове новости, которые могла ей рассказать. «Мам, ты знаешь, у меня размах крыльев метров пять»? Отлично…
Тем не менее я все-таки находила пару нейтральных новостей, которые могла ей рассказать. Уже традицией стало посылать ей небольшие подарки — иногда просто дорогие безделушки, о которых она когда-то мечтала и которые теперь я могла себе позволить. Она рассказывала мне что-нибудь в ответ, упоминая знакомых, которые теперь казались лишь смутными тенями из прошлой жизни.
Я скучала и, знаю, она тоже. Но вернуться я не могла просто потому, что не могла жить рядом с человеком. Мой новый дом и все блага не были моей прихотью, они просто поставлялись вместе с новой жизнью — а от своей сущности я не могла отказаться.
Обычно вместе с завтраком кончался и разговор. Повесив трубку, я оглядывала хрустальные люстры под потолком, позолоту колонн и белизну скатертей. Все это совсем недавно было мне недоступно. Но теперь у меня такая возможность есть — и мне хотелось как-то оправдаться за нее, как будто в этом была моя вина. Но я просто родилась такой! Как ей объяснишь — она же человек…
Эта новая мысль хлестнула меня кнутом и оставила в сознании пульсирующий, как шрам, след. Человек? С каких пор я стала делить всех на людей и нелюдей? С каких пор я стала думать о маме как о человеке, а не просто как о маме? Но что делать, если мы, оборотни, вершина цивилизации? Не слабые смертные люди, а мы — сильные, быстрые и почти вечные?!
Перед глазами встало лицо Оскара. Сердце сжалось и стукнуло о ребра. Оскар… Чеканный, как с картины, профиль, внимательный взгляд. Я невольно сжала губы, чтобы не расплакаться, совершенно по-человечески — я скучала. Услужливая садистка-память подсовывала то один эпизод времен, когда он был рядом, то другой. Мой темный двор, Шеф, цепким взглядом изучающий мое лицо, и Оскар, эбонитовой скульптурой замерший у него за спиной. Я вспомнила, как собирались морщинки в углах его желтых глаз, когда он смеялся, и как меня поразили его боковые зубы — чуть длиннее, чем надо. И как он сидел совсем рядом со мной, когда я в полуобморочном состоянии валялась на полу в его кабинете, когда он первый раз превратился.