— Неплохо.
— Да, мне тоже понравилось.
— Но можно было и лучше.
— Ничего, полы новые положит.
— Давно пора было.
— И не говори.
— А может, еще ту стенку прихватим? Чего стоит.
— Действительно. Хотя нет — пусть хоть что-то стоит.
— Да пусть лучше заново отстроится.
— Пусть лучше не он строится. Мне это место никогда не нравилось.
— Да, я заметил по во-о-он тому столу, застрявшему во-о-он в той стене.
— Лучше сами что-нибудь откроем.
— Бар.
— Модный.
— Очень модный.
— Лично за ним присматривать будешь.
— Не, Айджес попросим.
— Точно. Все будет в коже.
— И розовом плюше.
— Назовем «Злобный мишка».
— Уже тошнит.
— И меня.
— Пусть строится?
— Пусть.
— Денег дадим?
— У самого их куча.
— Но не он тут все разрушил.
— Неминуемый риск!
— Что, мы у него подеремся?
— У него постоянно кто-нибудь дерется.
— Но не мы.
— Но не мы.
— Дадим денег?
— Отстегнем.
— Из нашего бюджета?
— Из городского, — Шеф сделал долгий глоток из единственной уцелевшей кружки и передал ее Оскару. — Из башни Газпрома.
От «Баньши» мало что осталось. То, что трактир был почти полностью деревянным, сыграло ему плохую службу — камень бы выдержал удары, но дерево разлетелось в щепки. Сейчас он был почти полностью уничтожен: мебель разбита на куски, люстра с оборванными цепями валялась на полу, вместо стен виднелась спрессованная за долгие годы земля, на месте пола тоже проглядывал чернозем.
Шеф, опершись об обломки стойки, задумчиво оглядывал дело рук своих — ну и Оскара.
— Знаешь, надо это почаще повторять, — задумчиво протянул он, — как-то поразмяться все-таки.
Оскар гулко хмыкнул в кружку:
— Трактиров не наберемся.
— Да нет, зачем, — Шеф кивнул в сторону разбитого задника, где раньше стоял частокол бутылок. Оскар кивнул, перемахнул завалы битого дерева и, порывшись пару минут, выудил оттуда каким-то чудом уцелевшую бутылку. — Можно и в спортзале.
— Ага, представляешь, — Оскар с трудом вглядывался в этикетку, — сколько народа соберется посмотреть, как начальники друг друга мутузят!
— До черта, — Шеф ухмыльнулся, — но ты только представь их лица!
Оба рассмеялись — немного натянуто.
Оборотень зубами вытащил запечатанную пробку, плюнул и наполнил кружку. Шеферель смотрел на него невидящим взглядом.
— Ты что, правда хотел уйти от меня?
Рука оборотня замерла. Он медленно опустил бутыль на стол и нахмурился:
— Шеф, я…
— Ты не помнишь, как все начиналось? — Тот повернулся к нему и подался чуть вперед. — Не помнишь, как мы встретились?
— Разве такое забудешь, — вздохнул Оскар и опустил взгляд на бутылку. — Я бы хотел. Не получается.
Шеф понимающе кивнул.
— Если бы не ты, я бы пропал тогда, — проговорил оборотень, — это сейчас можно как-то спастись, скрыться… А тогда меня ждал путь на костер.
— Я вовремя тебе попался, — невесело ухмыльнулся Шеферель, пододвигая к себе кружку.
— Не устаю благодарить за это Бога.
— Лучше не Бога, а меня, — Шеф по привычке шутил даже в самых тяжелых ситуациях. Он сделал глоток и закашлялся. — Что за гадость? Дай-ка почитать… О, на мухоморах, отлично!
— А что, — глаза оборотня лукаво блеснули, — викинги пили и не жаловались.
— Викинги были вот, — Шеферель выразительно постучал по остаткам стойки, — вот что твой дуб.
Оба замолчали.
— Я обязан тебе жизнью, — тихо сказал Оскар. Он повернулся и посмотрел на Шефереля: — Ты спас меня. И я поклялся вечно служить тебе.
— Вы, испанцы, такие церемонные, — хмыкнул Шеф. — Но да, клялся, было дело. Помнишь, ты еще порывался постоянно всех перебить? Температура под сорок, а туда же, воевать!
— Они уничтожили мой замок, — скрипнул зубами оборотень, — пытались убить мою семью!
— Знаю! Ты это в бреду повторял каждые пять минут — хоть часы сверяй, — Шеферель пододвинул кружку Оскару. — А на меня зато в той гостинице очень сильно косились, когда выяснилось, что у меня на кровати больной мальчик лежит.
— Мне было восемнадцать, я уже был не мальчик! — с улыбкой возразил Оскар.
— А мне тогда перевалило за пять тысяч, и для меня ты всегда будешь мальчик! — Шеф выразительно хлопнул рукой по столу. — И вообще. Вид у тебя был, когда я тебе объяснял что да как… Priceless, как теперь говорят.
— Я бы на тебя посмотрел, если бы тебе рассказали, что ты три дня провалялся в горячке, а до этого превратился в пантеру и разнес половину вражеских воинов!
— Мне в детстве и не такое рассказывали, — Шеф улыбнулся было, но улыбка его вдруг будто замерзла и сошла с лица невидимой тенью.
Оскар оглянулся на Шефереля, но тот, не отрываясь, смотрел в темноту кружки, сведя пшеничные брови и поджав губы.
— Как ты?
— Ничего, — Шеферель поспешно кивнул. Слишком поспешно. — рука только болит. Или мне лучше говорить лапа?
— М?
— Иногда… После того, что я сделал тогда в больнице для Черны, у меня иногда проступает чешуя. И порой когти, — шеф сглотнул. — Обычно я успеваю взять все под контроль, но если заметят… Сам понимаешь.
Оборотень молча кивнул, внимательно глядя на своего начальника и господина.
— Что говорит Борменталь?
— Что я поправлюсь, — Шеф оторвал взгляд от кружки и посмотрел в янтарные глаза своего подопечного, — возможно. Может быть. Если повезет, — его голос дрогнул. — Но скорее всего, пойдет по нарастающей. Мне надо уезжать из города. Пока я не превратился полностью.
— Нет!.. — выдохнул Оскар. Он как-то разом осунулся, плечи поникли. — Но ведь ты держался так долго…
— Да, — Шеферель невесело хмыкнул в глубину кружки и сделал глоток. — Слишком долго. Знаешь, никто из наших никогда не проводил столько времени не в естественной форме. Это немыслимо. Максимум, который я знал, — пара месяцев. А я уже… — Он сделал еще одни глоток и со стуком поставил кружку на место. — Слишком долго. Нельзя было обращаться к своей природе. Я, как Штирлиц, который вдруг пришел в гестапо в буденовке…