Федор давно мог найти подходящую квартиру для себя, но все никак не съезжал. В доме Свешникова к нему привыкли, даже старая няня уже не ворчала, стала называть его Феденькой. Так получалось, что он всегда был нужен, полезен. Присутствие его не напрягало, наоборот, облегчало жизнь. Ему удавалось где-то доставать и приносить в дом свежие продукты, яйца, масло, колбасу. Он взял на себя общение с домовым комитетом, который возглавлял дворник Сулейман, и за это Михаил Владимирович был ему особенно благодарен.
Часто, сидя в гостиной или в столовой, он воображал себя полноправным членом семьи, Таниным мужем. Она любит его и носит его ребёнка. Вот сейчас подойдёт, обнимет, прикоснётся щекой к щеке. Нет никакого Данилова, он остался там, в дурном сне, сгинул в пороховом дыму, под штыками и сапогами пьяной от крови солдатни.
— Дисипль, вы не должны отступать. В такое тяжёлое для неё время он далеко, а вы рядом. Она видит вас каждый день, вольно или невольно прибегает к вашей помощи, чувствует ваше тепло и участие.
Так сказал Мастер. Он никогда не ошибался.
***
Мятежный генерал Лавр Георгиевич Корнилов сидел под арестом в Старом Быхове, неподалёку от Могилева, в здании женской гимназии, приспособленном под тюрьму. Вместе с ним осталась небольшая группа верных ему офицеров. Среди них был полковник Данилов.
С самого начала Павел Николаевич не видел для себя иных вариантов. В середине августа, перед поездкой в Ставку, он имел неприятный разговор с генералом Брусиловым. Старик считал Корнилова авантюристом, не щадящим ни свою, ни чужие жизни.
Алексей Алексеевич Брусилов был человеком мягким и мирным, характер его вовсе не соответствовал званию боевого генерала. Всеми силами он старался избежать конфликтов и кровопролитий, за что заслужил репутацию двуличного оппортуниста. Он пробыл главнокомандующим совсем недолго и потерпел полное фиаско. Теперь ему казалось, всё кончено, все безнадёжно. Разагитированные большевиками банды нельзя превратить в боеспособную армию.
Брусилов смутно знал о задуманном корниловском выступлении и считал, что оно обречено на провал. Прольётся много офицерской крови, а толку не будет.
— У вас молодая жена. Кажется, она ждёт ребёнка? Уходите в отставку. Катастрофа разразится в любую минуту. Россию вы вряд ли спасёте, а семью защитить можете и должны.
Тяжёлое чувство, что старик прав, не покидало Данилова, но он знал: если поступит так, если не использует этот последний шанс, потом, сколько будет жить, не простит себе.
Корнилов, став главнокомандующим после Брусилова, сумел за короткий срок добиться многого. Да, методы были жестоки, но других не имелось. Корнилов не стал, как его предшественник, объезжать бунтующие полки, вести с ними беседы, убеждать, уговаривать. Он ввёл смертную казнь в армии за убийства, грабежи, изнасилования. Преступников вешали открыто, на столбах, и несколько суток не снимали трупы. Это действовало сильно. К концу июля дисциплина стала налаживаться. Но и активность Советов возросла. Большевики шли к власти, нагло и грубо сметали все на своём пути. Правые пребывали в растерянности, враждовали между собой, искали виноватого.
Полковнику Данилову было невыносимо тяжело прощаться с Таней. Она не пыталась его удержать, он не услышал от неё ни слова упрёка.
— К ноябрю всё кончится. Я успею вернуться до того, как ты родишь.
— Конечно, — она поцеловала его, перекрестила, — я просто не стану рожать, пока ты не вернёшься.
После подавления корниловского выступления и ареста военной элиты все министры Временного правительства подали в отставку.
— Он выполняет задание Ложи, — сказала Люба Жарская о Керенском, — это часть мирового заговора тёмных сил. Большевизаны — бесы. Он расчищает для них дорогу. При первой возможности надо уезжать из России. С этой страной кончено.
Михаил Владимирович с наслаждением пил настоящий, свежий кофе, который принесла Люба. Красивая жестяная баночка с бразильскими зёрнами была королевским подарком в честь его выздоровления. Люба не доверила горничным смолоть и сварить кофе, отправилась на кухню и все сделала сама, под одобрительное ворчание няни. Ради такого случая Авдотья Борисовна даже вытащила из своего сундука неприкосновенный запас сахару.
Крепкий сладкий кофе был так хорош, что портить его глупыми речами вовсе не хотелось. Но Люба жаждала полемики, обижалась, когда профессор молчал. Пришлось говорить.
— Нет у Керенского никакого специального задания. Тщеславие, истерия, амбиции — вот тебе «тёмные силы». Но это не заговор мирового масштаба, это внутри самого человека, в его маленькой больной голове. Как всякий временщик и самозванец, он упивается властью. Он ничтожество, вдруг поднятое на невероятную вершину. Больше всего на свете боится грохнуться вниз, ему нужна поддержка. Страх лишает его рассудка. Он чувствует, каким огромным влиянием сейчас пользуются в массах эти проклятые Советы, и старается им угодить.
— Миша, но ты же не станешь отрицать, что он масон, так же как все они — Некрасов, князь Львов.
— И что с того? Причастность к Ложе не делает человека умней, образованней, могущественней. Совсем наоборот, тайные ритуалы расшатывают нервы, рождают иллюзию всезнания, вызывают острый миссионерский бред. Все эти «посвящённые», «инициированные» вряд ли были бы так жалки и беспомощны на своих министерских должностях, если бы действовали от лица мирового заговора.
— Так в этом и есть суть их тайного задания — все расшатать, развалить, довести народные массы до полнейшего озверения и открыть путь зверю. Наступит его царство. Солнце почернеет, от прошлой России останется огромное кровавое пятно на карте.
— Люба, это монолог из твоей новой пьесы?
— Нет, Миша. Это реальность, и ты обязан с ней считаться. Твоя дочь ждёт ребёнка. Твой зять в тюрьме, в Быхове. У тебя на руках Андрюша.
— Люба, я все прекрасно понимаю. Но что же делать?
— Бежать отсюда.
— Куда?
— Да хоть на край света, пока не поздно. Скажи, это правда, что ты отпустил Таню одну в Быхов?
— Она уехала вчера. Я не отпускал, конечно. Но разве её удержишь? К счастью, она не одна, с ней ещё две офицерские жёны.
— Всё равно, это безумие, в её теперешнем положении. Миша, меня просто убивает твоё легкомыслие. Я говорю это как человек, который многие годы знает и любит тебя. Ты как будто глух и слеп, — она вдруг осеклась, густо покраснела и покосилась на Агапкина.
Он всё это время молча сидел в углу, у окна, смаковал кофе, курил и тактично шуршал газетой.