– Что ж, могу вас порадовать. Динамика явно положительная. Но нервишки у вас, князь, заметно расстроены. Пожалуй, я вам капли еще добавлю успокоительные. Вопросы или пожелания имеются?
– Да, Карл Исидорович. Прошу отменить мне уколы болеутоляющего.
– ?! Вы понимаете, что без них вам будет просто невозможно заснуть? Или вы имеете какие-то предубеждения? Уверяю, морфий абсолютно безопасен!
– Я все же постараюсь обойтись. И нельзя ли назначить мне другую сиделку?
– Позвольте, а чем же вам не угодила Нина Якимовна?
– Значит, нельзя?
– Ну почему. Воля ваша, не сподобилась одна, будет другая. Еще что-то? Выздоравливайте.
Из палаты Александра выпустили только к исходу второй недели. И то – недалеко и ненадолго, перебирая руками по стеночке, по стеночке. Зато сам в сортир сходил, а не в утку. Появились проблемы и помимо раны: вернулись приступы головной боли, такие сильные и резкие, что не всегда и проверенное холодное безразличие помогало. Во время одного из обходов доктор внезапно замолчал и принялся что-то усиленно вспоминать, после чего озадачил вопросом:
– Позвольте поинтересоваться, у вас какой цвет глаз?
– Серо-зеленый. А что?
– Вот как. Любопытно. У вас сильно посветлела радужка. Глаза не болят?
– Немного.
– Интересный случай. Пожалуй, необходимо вас понаблюдать подольше.
Карл Исидорович так заинтересовался непонятными изменениями, а вдобавок и ненормально высоким болевым порогом своего пациента, что проявил завидную настойчивость, уговаривая Александра продолжить лечение под его присмотром.
– Все равно вам полагается отпуск по ранению, поживете в прекрасном месте, назначим вам укрепляющие процедуры.
Уговорил, конечно.
Под «прекрасным местом» доктор подразумевал собственную дачу-особняк всего в пятнадцати верстах от Варшавы. Сам он там появлялся редко, предпочитая и квартировать, и отдыхать рядом с местом любимой работы, но холодной и запущенной дача не была, благодаря кой-какой прислуге и изредка наезжавшей родне доктора. Основным занятием князя (на гражданке его именовали только «ваше сиятельство» и никак иначе) стали бесконечные прогулки по окружающим «скромную» двухэтажную дачку молодым рощицам, с одной протоптанной тропинки на другую. А вернувшись, он обкладывался книгами и газетами из немаленькой библиотеки особняка и запоем читал, пытаясь понять, куда его закинула судьба. Вариантов было всего ничего: или в прошлое родного мира (и сразу возникал простор для временных парадоксов), или в мир чужой – параллельный, находящийся рядом, отстающий по времени… Без разницы, в общем. Когда-то давно он вполне сносно мог общаться на английском языке. Сейчас же добавились латынь и греческий из курса гимназии и немецкий с французским, незаметно (и совершенно непонятно как) «освоенные» уже здесь, поэтому основной проблемой было не прочитать напечатанное, а осмыслить и запомнить. Так что… На пятый день из двух вариантов остался только один, потому как в той истории, что помнил Александр, мятеж декабристов был, а тут и следов не удалось отыскать. Вначале он грешил на мастерство и добросовестность неведомых ему цензоров, но и в иностранных изданиях (а искал очень добросовестно) не нашлось даже малейшего упоминания о таком далеко не рядовом событии. Зато многие современники Николая «за номером раз» отмечали время его правления как эпоху больших социальных реформ: с землепашцев сняли часть повинностей и поборов (после чего, по некоторым намекам, едва не повесился министр финансов), упростили порядок переселения на новые земли, сильно смягчилось налоговое и уголовное законодательство. Но даже это было мелочью: у императора Николая Первого был официальный титул… Освободитель. Именно в его царствие было отменено крепостное право, и это принесло ему немало проблем с помещиками и мелким дворянством – наверное, именно поэтому корпус жандармов был несколько больше и многолюднее, чем можно было ожидать. Кстати, об аристократах государь тоже позаботился: поединки меж ними были официально разрешены, а дуэльный кодекс имел силу закона, согласно которому убийство или ранение на дуэли своего противника объявлялись, если можно так сказать, вполне легитимными и не подлежащими уголовному или какому-нибудь другому виду преследования. О таких тонкостях корнету почему-то памяти не досталось, и он с неподдельным интересом ознакомился с тоненькой книжицей в сафьяновом переплете, потрепанной и с броским названием «Законы чести».
Оказалось, что дуэль не такое простое дело, как думалось. Протоколы, переговоры, четкие определения и степени нанесенных оскорблений, суд чести, множество ограничений. Например, послать вызов министру было, скажем так, достаточно затруднительно. Во-первых, он должен быть дворянином, во-вторых, на это требовалось высочайшее разрешение, в-третьих, решение суда в пользу вызывающего, было еще и четвертое, и пятое… Вот министр мог послать вызов очень легко, но таких случаев доселе не наблюдалось почему-то. А ежели обидчик был не благородных кровей, то все вопросы с ним решались исключительно в суде. И попробуй нарушить хоть одно положение кодекса или определение суда чести – тотчас застрелят секунданты (это если во время дуэли) или пять-десять лет отдыха на каторге. Вот так! Правда, уже при следующем императоре, Александре номер два, такое выяснение отношений между аристократами, мягко говоря, не приветствовалось по причине уж очень большой их смертности, но прямого запрета так и не наложили. Кстати, при наличии весомого повода стрелялись и господа офицеры, приравненные в этом тонком вопросе к аристократам поголовно, но с маленькой оговоркой – только в мирное время. И повод должен был являться действительно весомым. Иначе милости просим в Сибирь, на снегоуборочные работы.
Общение… Постепенно он научился разговаривать с незнакомыми ему людьми без настороженности и опаски, просто ради своего удовольствия. Узнавая когда-то запомнившиеся выражения и обороты речи, давным-давно слышанные от бабушки Нади. Бабушки из его прежней жизни. Много было и других слов, ему совсем непонятных, но это было неудивительно: бабуля родилась и выросла в Орловской губернии, а тут, во-первых, поляки, а во-вторых, католики. Если бы еще голова не побаливала, вообще все было бы хорошо. Гулял он обычно по давно облюбованному маршруту: из длинной аллеи направо, по удобной дорожке мимо нарядных елок, затем вокруг небольшой горушки и сквозь чистенькие улочки большой деревни с так и не выясненным названием. В этот раз получилось немного иначе. Еще на подходах к деревенским домам в воздухе вкусно запахло березовым дымом, и ноги сами собой понесли поближе к его источнику.
«Запах протопленной баньки…»
Чем ближе он подходил, тем отчетливее слышалось, как кто-то колет дрова. С чувством, с расстановкой, не торопясь. И, только подойдя совсем близко, он понял, как сильно ошибался. В небольшом дворике перед приземистым домом, едва заметно пошатываясь, вяло махала колуном женщина, закутанная в шаль и засаленный до черноты тулуп, но результат ее усилий был более чем скромный. У нее больше получалось откалывать длинные щепки, чем действительно разбивать на части сучковатые колоды, да еще колун через раз отлетал от промороженной плахи. Потоптавшись на месте, Александр совсем было собрался уходить, как заметил, что «дровосек» начала оседать на утоптанный снег.