Некоторые художники сохранили нам любопытные сценки уличной жизни. На Лебяжьей канавке, казалось бы, в дворцовом центре города, прачки стирают белье. Торговки снуют по Марсову полю. Идет катание с ледяных горок на Неве. Нарядные балаганы сооружались и на Царицыном лугу. На фоне величественных сооружений державной столицы демократично протекало существование питерского обывателя. Не чувствовалось жестких сословных перегородок, город был открыт всем конфессиям, всем иностранцам, приезжим, чиновникам. Строгая бюрократическая столичность прекрасно сосуществовала с новым типом горожанина, недаром появилось новое качественное понятие — «питерский человек», «петербуржец» — отзывчивый, приветливый, грамотный — конечно, относительно, лишь в сравнении с российским провинциалом. Культуру питерца формировал город, первый европейский город России, свободный от ксенофобии. Тут сошлось многое — порт, купцы, матросы; музеи, Академия наук; восторги приезжих, ибо город к XIX веку заблистал архитектурными шедеврами Растрелли, Захарова, Росси, Воронихина, Ринальди, императорскими театрами, музыкантами.
Даже у европейца Петербург вызывал почтение своим королевским происхождением. Замысленный Петром как столица, он и осуществлялся под стать своему творцу — размах площадей, перспектива широких проспектов, прямые линии Васильевского острова — необычайная планировка города была не похожа на средневековые тесные улочки Европы. Конечно, молодой город не мог похвастаться стариной, но он в ней и не нуждался, его центр привлекал внимание новизной решений, ансамбли были исполнены прелести классицизма, позже он дал образцы превосходного модерна.
Город не следовал примеру Амстердама, он никого не повторял, он вдруг оказался отдельной ценностью Европы, для России же — долго еще — приемышем, чуть ли не чужеземцем.
К нему привыкали. У него не было прошлого, он сам творил свою историю, свои легенды. История эта получалась героической.
Петр вычертил город прямолинейный, хотя изгибы Невы нарушали его непреклонность, но все равно она была заложена в его природе.
Его называли «колыбелью революции», можно с таким же успехом называть его «колыбелью контрреволюции», важнее то, что два с лишним века он был духовным центром России, местом рождения русской литературы, поэзии, науки, источником просвещения, и совершенно непривычной городской красоты.
Унылая северная низменность требовала от градостроителей иной архитектуры, появлялась как бы геоархитектура, вертикаль среди распластанных ансамблей: золотые шпили, башенки, итальянское, французское, немецкое соединилось в нечто питерское. А еще и в чисто имперское. Ведь Петербург из столицы России превратился в столицу Империи. Отсюда и имперское обилие львов, коней, колоннад.
Странно, как много в этой, казалось бы, «новостройке» сразу же появилось поэтических уголков, заповедных мест. Чего стоит хотя бы Михайловский замок с его подъемными мостами, рвом, суровой романтикой Мальтийского ордена и масонских лож. Причудливые особняки Каменного острова, Зимняя канавка, Новая Голландия.
Поэтичность — свойство петербургских ансамблей. Сдержанное северное лето, белесое низкое небо, дыхание залива, белые ночи, лишенные теней, наполненные призрачным бледным светом, — все это примиряет с тяжелым климатом, сыростью, наводнениями.
Город не подавляет громадами, здания здесь соразмерны с человеком, они тактично соразмерны и между собой. Нет тех выскочек, которые появляются, когда, не умея делать великое, делают большое. В самом деле, в чем величие Зимнего дворца или Главного штаба?
Никогда не скажешь, что перед нами всего лишь трехэтажные постройки.
Русская аристократия не жалела средств для создания изысканного интерьера своих жилищ, приглашали лучших художников, декораторов. Дворцы Юсуповых, Строгановых, Шереметевых соперничали с царскими палатами, до сих пор они восхищают безупречным вкусом. Немудрено, что так хороши были петербургские балы. В ныне безмолвных музейных залах собиралось светское общество, отнюдь не только щегольства ради. Здесь рождалось общественное мнение, создавались салоны, музыкальные, литературные. Рождение русской поэзии, да и музыки, во многом театра, происходило в Петербурге. Салон — изобретение не только западное, но и петербургское, все начиналось с петровских ассамблей. Когда они перешли в салоны, там уже обходились без попоек, там ценили прелесть общения, веселого, непринужденного, не приуроченного к датам.
Петербургу повезло — перенос столицы в Москву сохранил исторический центр. Отчасти сохранению способствовала и бедность экс-столицы, городу не давали денег на реконструкцию. Не было безобразных перестроек. Около пятисот дворцов и особняков уцелело, огромный массив художественного наследия, совершенных созданий дореволюционного времени, «блистательного Петербурга». Не было бы счастья, да несчастье помогло.
Вслед за Петром русские монархи продолжали украшать город. Они любили детище Петра и с пониманием обустраивали столицу. Но кроме них этот город создавали и Пушкин, Гоголь, Мусоргский, и Комиссаржевская.
В Петербурге много Венеции. Реки, притоки, каналы, мосты, мостики, большие, разводные, мосты над Невой, красавцы, мосты-мучители, виновники автомобильных пробок… — словом, вода во всех видах, и лучшие особняки, дворцы вдоль набережных.
Венеция — это еще и постоянный праздник. Петербург устраивает свои праздники в белые ночи. Белые ночи есть и в Архангельске, и в Бергене, но Петербург присвоил их себе, начинил их множеством праздников и вообще стал городом белых ночей. Тут уж Москва ничего поделать не могла. Она переманивала себе лучших актеров, архитекторов, писателей, ученых, а купить белые ночи не сумела.
Мосты в Венеции крутые, две лестницы составлены шалашиком, я от них быстро притомился, в Питере они украшение, каждый мост — произведение. Это зрелище, особенно когда они разводятся, встают дыбом. Украшение их — решетки, например, Литейного моста или фонари Троицкого моста. Вид с них на город такой, что дух захватывает, оба берега разом открываются. Это делает ширина Невы. Вообще Нева — главное украшение города, она не просто река — у нее два ледохода, собственный и еще когда идет лед с Ладоги. У нее есть наводнения. Это тоже зрелище. У нее всякие притоки, где мосты украшены львами, сфинксами, цепями.
В каждом уважающем себя городе есть малая архитектура, сугубо местные киоски, барельефы, клумбы. Петербург украшен великим множеством львов, коней, орлов, более всего я любуюсь прелестями чугунного литья балконных решеток, а какой красоты попадаются кованые дворовые ворота красивейшего рисунка. У ворот кое-где сохранились еще гранитные тумбы, чтобы экипажи, телеги не оббивали подворотни. Козырьки над подъездами. Есть подъезды, где еще стоят камины. Зачем отапливалась лестница? Для обогрева швейцара? Почему не печь? Я так и не смог выяснить. Порядки столичных доходных домов «высокого пошиба» во многом подзабылись, некоторые начисто.
Города украшают себя по-разному. Я люблю примечать эти скромные штрихи малой архитектуры. В Бергене, например, на чугунных крышках люков — барельеф городского пейзажа: набережная, ганзейский район…