– Если бы ты слышал, как он орал на меня… матом… Я думала, убьет на месте. А главное, заявление уже написал. Из дома выгоняет.
– Поживешь у меня.
– Нет, – она судорожно всхлипнула и высморкалась в бумажный платочек, – он не успокоится. Только деньгами ему можно пасть заткнуть, больше ничем. Ты достал деньги, Гарик?
– Деньги не проблема, – задумчиво произнес Цитрус, – но сначала я все-таки должен с ним поговорить.
– Ты что?! – Маруська испуганно замотала головой. – Он тебя убьет! Он сумасшедший! Как только тебя увидит – сразу убьет! Он прямо так и сказал: убью твоего старого кобеля, своими руками придушу.
– Ну, это вряд ли, – Цитрус усмехнулся через силу. Ему совсем не нравилось, что девчонка уже второй раз называет его «старым кобелем», пусть даже цитируя своего злодея-папашку.
– Гарик, давай все сделаем, как мы решили. Я передам ему деньги, и он оставит нас в покое. Я хочу быть с тобой, я так тебя люблю… Ну давай заткнем ему пасть этими несчастными десятью тысячами и уедем куда-нибудь. Надоело мне все.
– Хорошо, – он решительно поднялся и поднял ее под локоток, – поехали.
– Куда? – она испуганно заморгала влажными от слез ресницами.
– За деньгами.
– Что, прямо сейчас?
– Ну а когда же? Надо ведь покончить с этой проблемой. Так почему не сейчас?
Коллеги по партии, охранники-боевики, провожали их внимательными, завистливыми взглядами. Все на них смотрели. Все завидовали такой шикарной паре, такому мужественному, неотразимому Цитрусу. Или это ему только казалось? Ну, покосился кое-кто, отметил мельком про себя, мол, сматывается опять Цитрус со своей красоткой. Не утерпел, уводит девочку под локоток.
В гардеробе в огромном зеркале он с удовольствием окинул взглядом себя, широкоплечего плейбоя, прямо с рекламы «Мальборо», и Марусю, длинноногую стрекозку, высокую, одного с ним роста, тоненькую, с блестящими от недавних слез, широко распахнутыми голубыми глазами, с идеально правильным чистым личиком. Черная партийная униформа удачно подчеркивала ее детскую женственность, ее нежность, стройность, белизну кожи, золотой отДяв светлых волос. Она тоже как будто сошла с рекламы, с глянца журнальных страниц или с подиума. На такую головку не берет со свастикой надевать, а корону королевы красоты.
Цитрус приободрился. Надо хорошо поторговаться, может, папашка заткнется и за три тысячи. Пятьсот у него с собой есть, еще тысячи полторы он снимет сейчас с карточки, потом в крайнем случае придется добавить еще тысячу. Но не больше. Если ее папашка возьмет хоть что-то, дело можно считать решенным. Никакого заявления он не потащит в прокуратуру. Грозить будет, шантажировать, но это уже детали. Главное, действовать решительно.
– У тебя что, прямо сейчас есть такие деньги? – спросила Маруся, когда они уселись в его старую темно-синюю «Волгу» (он из принципа не покупал себе иномарку, правда, мотор в «Волге» был от японской «Тойоты»).
– Мы начнем с двух тысяч. А там, поглядим, – Цитрус улыбнулся, – может, твой бдительный папа на этом и успокоится.
– Нет, что ты, – Маруська закусила губу, – он сказал: десять, и торговаться с ним бесполезно.
– А мы попробуем, – Цитрус весело подмигнул, две тысячи – тоже сумма немаленькая. Во всяком случае, хороший повод для разговора.
– Гарик, подожди, ты что, собираешься с ним встретиться?
– Ну а как же? Должен я представиться своему будущему родственнику? Должен или нет, а, Маруська?
– Ты зря веселишься! – Она довольно больно стукнула его крепким кулачком по колену. – Я уже говорила, тебе ни в крем случае нельзя показываться ему на глаза. Он совсем озвереет. Мы ведь все уже решили, я передам ему деньги…
– Нет, Марусенька, деньги передам ему я. Познакомимся наконец, поговорим спокойно, как мужик с мужиком. И вообще, это все не твои проблемы.
– Я сказала – деньги передам сама. Это мой отец, и я его знаю лучше, – в голосе ее послышались неприятные визгливые нотки, – мы уже решили, договорились.
– Ладно, не ори, Маруська. Я не люблю этого. – Он остановил машину у гостиницы, в которой работал круглосуточный банкомат.
– Подожди, Гарик, в любом случае нужна сразу вся сумма, – сказала она уже вполне спокойно, – нет смысла ехать к нему с двумя тысячами.
Он ничего не ответил, вышел из машины. Ему надоело это занудство. Если моралист-папашка и правда написал заявление, то уже завтра оно может оказаться в прокуратуре. Надо заставить его сегодня взять деньги…
Когда Цитрус вернулся, Маруси в машине не было.
Утро было ясным, безветренным, удивительно теплым.
– Сегодня ты обязательно искупаешься, – заявил Максим, бросая пляжную сумку на лежак, – так нельзя, мамочка. Стоило ехать на море, чтобы сидеть на берегу с книжкой и ни разу не войти в воду.
Деннис исчез куда-то с самого утра. Максимка напрасно стучал в стеклянную дверь соседнего номера.
– Ну мало ли какие у него могут быть дела, – сказала Алиса. – Подожди, он обязательно появится, может, прямо на пляж придет. Он ведь знает наше обычное место.
– А ты случайно не разругалась с ним вчера вечером, когда я спал? спросил Максим, подозрительно щурясь.
– С чего ты взял? Почему я должна была с ним разругаться? Он вообще твой приятель, а не мой.
– Ну, мамочка, я знаю, как ты умеешь вежливо обидеть.
– Зачем? Зачем мне обижать твоего драгоценного Денниса? – пожала плечами Алиса.
Народу на пляже было много. Рядом заливалась смехом за карточной игрой компания молодых скандинавов. У мощной, двухметрового роста девицы на мускулистой ляжке была огромная цветная татуировка, целый букет лилово-красных роз с зелеными листьями и шипами.
– Класс! – восхищенно присвистнул Максимка. – Ну, мам, ты купаться идешь или как?
– Я, пожалуй, подожду. Пусть уж станет совсем тепло.
– Совсем тепло здесь станет только в марте. Ладно, мамочка, сиди, я пошел.
Он отлично плавал, хотя его никто не учил. Алиса не волновалась, когда он был в воде. Пологое дно, до глубины далеко, к тому же вода такая соленая, что сама держит. Изредка она поглядывала на море, находила среди купающихся светлую стриженую голову сына и опять утыкалась в книгу.
Прошло минут десять. Она взглянула на часы и подумала, что пора бы ему вылезать, вскинула глаза и вроде бы увидела, приготовилась отругать как следует, что заплыл слишком далеко, однако, приглядевшись, обнаружила, что это вовсе не Максим, а какой-то чужой мальчик его возраста.