Алиса дрожащими руками открыла сумку, вытащила запечатанную коробку французских духов «Клима», поставила на стол. Вчера мама сказала, что денег Кира не возьмет, и передала для нее эти духи.
– Спасибо, спасибо, детка, – улыбнулась Ярославцева, – это мои любимые.
Алиса присела на краешек стула, стала медленно снимать сапоги, вытянула из сумки пакеты с тапочками, с халатом и ночной рубашкой. Потом ей сделали анализ крови, и уже через час в маленькой операционной ее ждал анестезиолог со шприцем в руках. Вошла Кира Александровна в марлевой маске, с растопыренными пальцами в стерильных перчатках.
– Ну, давай, деточка. Что ты опять застыла? Нельзя к этому относиться как к трагедии. Эй, Алиска, ты плачешь, что ли? Прекрати сейчас же! Что за детский сад? Возьми себя в руки.
– Ну, мы долго рыдать-то будем? – подал голос анестезиолог. – Давай, барышня, быстренько в кресло. Сопли и слезы убрать! Тоже мне великомученица! Давай, у меня через двадцать минут плановая операция.
– Простите, – прошептала Алиса, едва шевеля губами, – простите, я не могу… Я домой поеду. Не могу.
– Ну, здравствуйте! – Ярославцева всплеснула руками в перчатках. – Это что за новости такие? Ну-ка давай, быстренько залезай в кресло! Раз-два, и готово.
– Кира Александровна, простите, я не могу его убить. Он там живой… Он ни в чем не виноват…
– О господи, – анестезиолог выразительно закатил глаза, – я в последний раз спрашиваю, мы ложиться в кресло будем или нет?
– Нет.
– Если ты рассчитываешь, что я уйду на пенсию и буду сидеть с твоим ребенком, то ты очень ошибаешься! – кричала вечером мама в телефонную трубку. Где он, твой немец? Ты соображаешь, что творишь со своей жизнью? И не только со своей, с моей тоже! Сначала встань на ноги, устройся на приличную работу, замуж выйди! Ты хоть понимаешь, что значит быть матерью-одиночкой в наше время?! На что ты собираешься жить? На жалкое пособие? Ты думаешь, я увижу твою крошку и сердце мое дрогнет? Не жди этого! Мало мне проблем с твоим отцом, так ты еще… по какому праву?.. Там только сгусток клеток… каждая женщина через это проходит, каждая… и не надо раздувать проблему, делать из простейшей хирургической операции трагедию. Почему ты молчишь?! Почему ты все время молчишь?
– Не волнуйся, мамочка, – тихо сказала Алиса, дослушав до конца, – я вовсе не надеюсь, что твое сердце дрогнет. Я обещаю, мой ребенок не доставит тебе никаких хлопот.
Когда живот у Алисы заметно округлился, опять возник на ее горизонте серый майор Харитонов.
– Вас можно поздравить, Алиса Юрьевна? Вы ждете ребенка?
– Вы удивительно наблюдательны, товарищ майор.
– Если не секрет, кто отец?
– Ну какие могут быть от вас секреты? Совершенно случайная встреча с давним знакомым.
– А конкретней?
– Дорогой Валерий Павлович, – покачала головой Алиса, – мы с вами люди современные, разумные, не первый день знакомы. Этот человек женат, у него крепкая счастливая семья, дети. Я подошла к вопросу вполне прагматично. Хочу родить себе здорового ребенка. Мне уже двадцать пять, возраст не девичий. А что касается ваших подозрений – успокойтесь. Я бы ни за что не решилась родить ребенка от Карла. Он слишком неуравновешенный, слишком сложный, ну и вообще зачем мне эти проблемы?
Майор был удовлетворен ответом. Ее опять оставили в покое.
…В начале мая Юрию Владиславовичу вшили ампулу. Здоровье его без спиртного быстро шло на поправку. Его все чаще приглашали в институт Бурденко консультировать сложных больных. В июне он потихоньку начал покупать детские вещи, достал по записи немецкую коляску, чешскую кроватку.
– Папа, это плохая примета, – говорила Алиса, – нельзя ничего покупать заранее.
– Ты хочешь, чтобы я носился потом по всей Москве с высунутым языком? Ведь ничего просто так не купишь. Магазины пустые… А вот, смотри, это ботиночки для первых шагов, с твердой пяткой, одиннадцатый размер. А это костюмчик теплый, тоже на годик. У нас одна медсестра обещала принести финский зимний комбинезончик… Да, вот еще погремушки…
Август начался тридцатиградусной жарой и долгими частыми грозами. В пятницу, третьего числа, провожали на пенсию операционную сестру Наташу, с которой Юрий Владиславович проработал многие, годы.
После торжественной части отправились из актового зала в ординаторскую, где был накрыт стол.
– Ну кто же тебя, Юра, пить-то заставляет? Посидишь полчасика, лимонадом чокнемся, – уговаривали коллеги.
– Нет, ребята, я домой пойду, – упирался Юрий Владиславович. – Моя Алиса должна родить со дня на день.
– Так ты позвони ей, предупреди. Если что, номер ординаторской она знает. Возьмешь такси, через двадцать минут будешь дома.
– Если ты уйдешь, я обижусь. – Наташа никак не хотела его отпускать.
Юрий Владиславович махнул рукой, согласился. Он редко бывал в институте, скучал по работе, по коллегам, а тут – такое событие. Ну как же можно обидеть Наташу, с которой он проработал столько лет?
– Папочка, ты только не забывай, тебе ни глотка нельзя, ни капельки, сказала Алиса по телефону, – и не задерживайся слишком долго. Тетю Наташу поцелуй за меня.
В маленькую ординаторскую набилась толпа народу. Врачи, медсестры, санитары пили спирт, дорогой коньяк, который в изобилии дарили благодарные больные. В веселой неразберихе кто-то плеснул шампанского Юрию Владиславовичу в стакан. Он выпил залпом за Наташино здоровье и сначала ничего не почувствовал, даже не отличил от лимонада.
А потом, смеясь над чьим-то соленым анекдотом, подхватил чужую рюмку с коньяком, опрокинул в рот, быстро зажевал шоколадной конфетой с ликером. В сутолоке кто-то споткнулся, и целая мензурка чистого медицинского спирта вылилась Юрию Владиславовичу на рубашку. А потом он опять перепутал лимонад с полусладким шампанским. Ему хотелось пить, во рту пересохло.
Через несколько минут ему стало нехорошо. Заныло сердце, зашумело в ушах, бросило в жар, потом зазнобило. На лбу выступил холодный пот. В ординаторской было сильно накурено, душно, шумно. Он подумал, что надо выйти на свежий воздух, в тихий зеленый институтский сквер.
Собиралась гроза. Небо над сквером почернело. Юрий Владиславович взглянул на часы, подумал, что Алиса волнуется и, не дай бог, у нее начнутся схватки, а его не будет рядом. Надо успеть к метро до грозы. На такси жалко денег. У них сейчас так плохо с деньгами, каждый рубль на счету. А чувствует он себя вполне сносно, просто духота, воздух спертый. Лучше не возвращаться в ординаторскую, бежать домой не прощаясь.