– Уважаемый Корней Иванович, я все знаю! – Он сразу насторожился и внимательно посмотрел на меня. Такая реакция на высокий «штиль» – хороший признак того, что я на верном пути. – Вы знаете Юлию Бочкину?
– Конечно! – кивнул он, завороженно глядя на меня. – Жаль девочку, милая она была.
– Почему «была»?
– Ой, то есть, конечно, да… Ох, как не вовремя-то я оговорился! Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! Господи, что это я?
– Ее завещание хранится у вас?
– Да!
– Так вот, Юлия пропала – вы это знаете, вам только что Елена Дмитриевна Беловицкая это сообщила!
– Вы подслушивали! – гневно воскликнул толстяк. – Как не стыдно!
– Да нет же! Не подслушивала! Я – частный детектив, расследую ее пропажу. Вернее, ищу саму Юлю.
– А-а, – розовый лобик разгладился, – а от меня вы чего хотите?
– Узнать, кто упомянут в завещании Юлии.
– Ну-у, – опечалился Корней Иванович, – это юридическая тайна!
Однако я настойчива. Я сумела убедить его, что действую исключительно в интересах несчастной девушки. Через пять минут передо мной лежал листок, на котором я записывала имена тех, кто был указан в завещании племянницы Беловицкой. Девушка, на мой взгляд, не страдала отсутствием чувства юмора – сто евро (я не шучу) отписано дяде за то, как она выразилась, что он не позволил ей умереть с голода, пока тетя не взяла ее к себе домой. Думаю, этой суммой Юлия мстила дяде за три дня счастливого детства наедине с ним, которые она провела, узнав о гибели родителей. Судя по рассказам Елены Дмитриевны, Юлия попала в ее руки совершенно измотанной дядиными утешениями. Не зря же, как сообщил мне Корней Иванович, Юлия отчего-то на дух не переносила дядю.
«Отчего же она тогда согласилась на операцию, где одним из хирургов должен был быть он?» – подумала я. Наверное, ей этого либо не хотели, либо не успели сказать.
Однако положение Аникеева (я чисто теоретически подозревала его, ведь путаница с дикаином произошла ранее его неприятной кончины) в списке подозреваемых стало шатким – ради такой суммы травить племяшку? Впрочем, он мог не знать и надеяться, что дочь брата отпишет ему как минимум половину состояния – тогда его положение вновь упрочивалось. Вопросов возникало все больше и больше.
– Кстати, а почему молодая девушка решила составить завещание?
– Видите ли, Маша, – доверительно сообщил мне Корней Иванович, – Юленька отчего-то вбила себе в голову, что вскоре должна умереть, вот она и решила устроить все наилучшим образом.
– Хотела умереть? А для чего она тогда решила перекроить себе лицо?
– Не знаю, – пожал плечами нотариус. – Юлия всегда тонко чувствовала эстетику и потому жестоко страдала от собственной некрасивости. Может, хотела в гробу красиво выглядеть? – Меня передернуло от такого предположения, но нотариус как ни в чем не бывало продолжал: – Елена Дмитриевна, всегда пекущаяся о душевном спокойствии впечатлительной девочки, позаботилась о выполнении ее, пусть и нелепой, подростковой просьбы о завещании.
«Добрая тетушка, – подумала я. – Лучше бы эту впечатлительную девочку к психиатру отвела. Так нет же! Сразу побежала со всех ног выполнять совершеннейшую блажь».
Впрочем, за эту блажь Елена Дмитриевна получала около двух третей Юлиного состояния. Да уж, психиатр здесь становился излишней мерой, даже вредной. Образ любящей тетушки трещал по швам по мере поступления новых фактов. Для чего я ищу Юлю? Сначала я считала, что Беловицкая действительно беспокоится о девочке. Но, скорее всего, она просто хочет убедиться, что Юлия мертва, пролить над ней крокодиловы слезы и получить две трети ее состояния.
Остальную часть наследства получало неизвестное мне общество поэтов. Причем дар им оформлялся анонимно. Вряд ли нищие поэты знали о столь щедром подношении, а посему я со спокойной душой вычеркнула их из списка подозреваемых.
Но зачем Беловицкой деньги племянницы, ведь у нее и своих полно? С этим вопросом я покинула «Милости просим». Жаль, но предоставлять мне сведения о состоянии финансовых дел Беловицкой Корней Иванович был не уполномочен. Он ничего об этом не знал. Впрочем, Родион же этим занимается!
А девушку нужно было найти срочно.
* * *
«Все смешалось в доме Облонских», – сказал классик. В Обители Светлого Образа все не только смешалось, но и перепуталось, сломалось, кое-что улетело и все, что можно было, залило водой. Ураган подчистил территорию и унес все, на его взгляд, лишнее через ограду, рассеяв многочисленные садовые орудия труда в окрестностях Сколковского шоссе. Но это полбеды. Хуже всего было то, что в недостроенном центральном доме-церкви сорвало крышу, залило водой все фрески и, что самое обидное, совершенно испортились кровати и спальные принадлежности – не осталось ничего сухого.
Юлия ошарашенно взирала на разрушения, боясь спустить ноги с кровати. Обуви у нее не было, кроме тех шлепок, которые находились сейчас неизвестно где. «Хотя нет, – подумала Юля, заглянув под кровать, – известно – вон они плавают».
Вокруг кровати, на которой лежала девушка, сжавшись в комок под слегка влажным тулупом, тихо плескалась вода, держа на своей поверхности мелкие предметы, которые не были ни к чему прикреплены.
«Боже, – размышляла Юля, – что здесь произошло? Всемирный потоп? Ливень? Ураган? Но что бы это ни было, оно выгнало отсюда всех и вся. А я почему-то осталась».
Из треснувшего окна подул легкий ветер, и девушку сотрясла крупная дрожь. Юля вдруг явственно ощутила, как замерзла. Тяжелый тулуп, впитавший в себя влагу из воздуха, тепла не прибавлял, к тому же дурно пах, поэтому Юлия с гримасой отвращения скинула его с себя, хотя тут же пожалела об этом. Но все равно подавила в себе желание снова забраться под эту сырую тяжесть, которая пусть и не давала тепла, но помогала его накапливать.
«Надо выбираться!» – решила Юлия.
В желудке чувствовалась пугающая пустота, и девушка с ужасом вспомнила, что не ела уже несколько дней. В больнице ее последние дни держали на внутривенном питании, потом дали выпить немного вроде бы питательной, но ужасно невкусной гадости, и с тех пор – ни крошки, ни капли, ни кусочка во рту не было. Появилось сомнение в том, что она сможет сделать хотя бы шаг.
Юлия набралась храбрости и, взвизгнув от отвращения, опустила ногу в ледяную воду. Вторую опускать не хотелось, но пришлось. Высоко поднимая ноги и придерживая полы халата, Юлия скачками вспугнутой антилопы мигом добралась до дверного проема и, дрожа от холода, забралась на какую-то трибуну.
Сверху капала вода. Фреска была невозвратно испорчена. Юлия огляделась в поисках чего-нибудь полезного в ее нынешнем положении. Итак, что тут есть? Что-то темное в углу – это, должно быть, какая-то мебель. Возможно, шкаф. Жаль, свет нельзя включить. Да и неизвестно, где здесь может находиться выключатель.
Хотя включать свет в такой сырости – чистое самоубийство. Юлия живо представила себе яркие искры, сыплющиеся ей на голову оттуда, где находится рваная электропроводка. Вот загораются волосы, ее бьет током, когда она случайно падает в воду…