Все невольно рассмеялись, и сам рассказчик вместе с ними.
– Чуть не убил его тогда! – продолжал он сквозь смех. – Деньги он мне все равно так и не отдал. И досталось же мне потом от родителей! Я даже не отважился им признаться, куда бабки делись, сказал, что…
– Джиргалов Адъян Батаевич! – позвал дежурный. – Можете идти.
Адъян серьезно посмотрел на Боцмана и Маргариту.
– Я останусь с вами, – сказал он.
– Еще чего не хватало! – шикнул на него Георгий. – Давай шнуром в кафе, там Маричка с Чуней уже все извелись.
– Да, это верно… – не мог не согласиться калмык. – Тогда я побегу, встретимся в «Хате».
И через мгновение они остались в комнате втроем.
– Интересно, а мне еще долго ждать? – рассердилась Марго. – Праздновать Новый год здесь как-то не входило в мои планы.
– Да, даже странно, что они так тянут с тобой, – кивнул Боцман. – Я был уверен, что тебя первую отпустят. Все-таки девушка, к тому же москвичка.
Толстяк оглянулся на дверь и заговорщицки сообщил, понизив голос:
– Боюсь, Толик это нарочно. Вы уж простите меня, барышня, больно на его бывшую жену похожи. А разводились они с таким скандалом… Она до сих пор ему с дочкой видеться не разрешает. Ну а когда вы права начали качать, он, похоже, и вовсе занес вас в черный список…
– Очень мило! – возмущению Марго не было предела. – И что мне теперь, из-за этого тут до следующего Нового года куковать?
Георгий бросил взгляд на часы.
– Да уж, это ни в какие ворота не лезет! – согласился он. – Времени половина двенадцатого, даже уже без двадцати пяти – еле-еле до «Хаты» добежать. Посиди-ка здесь, я пойду выясню, в чем дело.
И исчез за дверью, оставив Маргариту с полицейским. Тот, судя по его виду, был бы явно не прочь продолжить интересную беседу, но у Марго не было такого желания. Чтобы избежать болтовни с ним, она достала айфон и позвонила отцу.
– Папуля, привет! – промурлыкала она в трубку. – С наступающим тебя и мамочку! Счастья вам, здоровья и много-много денег! Спасибо! Спасибо… Обязательно. Вы сейчас где? О! Ну, молодцы! Я ж вам говорила, я в клубе. Ну да, с ним. А тихо, потому что я вышла из зала, чтоб музыка не мешала с тобой разговаривать… – В этот момент полицейский у двери глумливо захихикал. – Да. Да, конечно, давай. Мамочка, с Новым годом тебя! Спасибо! Спасибо! И тебе того же! Целую вас обоих! Отдыхайте как следует и приезжайте скорее!
Закончив разговор с родителями, она посмотрела на часики. Не фига ж себе, без четверти двенадцать! Что же это Боцман там так долго? Но едва она подумала о нем, как Георгий, легок на помине, показался в дверях.
– Рита, плохие новости. – Он покачал головой. – У них какой-то сбой в компьютере, система подвисла.
– Зашибись! – только и могла сказать Марго. – Да уж, обрадовал ты меня, нечего сказать… И сколько мне ждать?
Он пожал плечами:
– Кто ж его знает. Может, несколько минут, может, до утра.
– Ну чтоб тебя… Вот уж непруха так непруха… – Она помолчала, потом повернулась к нему. – Слушай, Георгий, ты, если поторопишься, еще успеешь в «Хату» до полуночи. Иди, не надо со мной сидеть, ничего тут со мной не случится.
– Да никуда я не пойду. – Он опустился на тот же стул, рядом с ней.
– Иди, тебя Мирослава ждет.
– Я сам знаю, что мне делать! – отрезал он. – Не надо меня учить.
Маргарита хмыкнула и отвернулась. Вот вечно он так. Ну что за человек? Почему с ним вообще никогда нормально говорить нельзя?
Несколько минут прошло в полном молчании. Полицейский все это время поглядывал на часы и все сильнее ерзал на стуле, прислушиваясь к доносящимся из-за двери звукам, и, наконец, не выдержал.
– Ребят, там уже вот-вот президент речь толкать будет… Вы посидите, я сейчас…
– Иди, конечно, там небось налито уже, – снисходительно улыбнулся Боцман. – Мы никуда не денемся.
Толстяк с совершенно не свойственной для его комплекции прытью скрылся за дверью.
Маргарита невесело рассмеялась:
– Да уж, такого Нового года у меня еще никогда в жизни не было! Где я только его не встречала – но чтоб в милиции, почти в камере, да вдвоем с начальником…
– Что ж, если тебя это утешит, то у меня тоже нет подобного опыта. – Георгий снял часы и положил их перед собой на стол.
Она покачала головой:
– Главное, чтоб не сбылось предсказание, что как год встретишь, так его и проведешь.
– Да уж, это точно не дай бог! – хмыкнул Боцман.
– А что тебя больше пугает: перспектива провести весь год за решеткой или тет-а-тет со мной? – засмеялась Марго.
– Да и то и другое, – тут же откликнулся он. – Не знаю, что и страшнее.
Пока Маргарита думала, как лучше съязвить в ответ, дверь снова распахнулась, и на пороге показался толстяк с двумя пластиковыми стаканчиками в руках.
– Ребят, это вам по шампусику за счет заведения, – радостно сообщил он. – Извиняйте, барышня, «Вдовы Клико» сегодня нема. Обычное российское полусладкое пойдет?
Поставил перед ними стаканчики и снова исчез, предупредив:
– Я вам дверь открытой оставлю, чтоб слышно было, когда часы пробьют.
– Ну, чем не Новый год? – засмеялся Боцман. – Шампанское есть, президента слышно. Только мандаринов не хватает. У тебя, случайно, нет с собой мандарина?
– Жвачка есть, – хихикнула Маргарита. – Как раз со вкусом мандарина.
– Класс! Давай сюда.
Марго вынула из сумочки жвачку как раз в тот момент, когда из-за двери послышался перезвон кремлевских курантов.
– Ну что ж, с Новым годом! – усмехнулся Георгий. – Как говорится, главное, чтоб был не хуже предыдущего.
– С Новым годом. Дзынь-дзынь!
И они чокнулись пластиковыми стаканчиками.
А потом в комнате снова повисла пауза – каждый думал о своем…
– Георгий, а почему Даша? – спросила вдруг Марго, когда отзвучал гимн.
– Какая Даша? – не понял он.
– Когда мен… то есть полицейские спросили про Чуню, ты сказал, что это твоя дочь Даша. Почему ты назвал ее Дашей, а не как-то еще?
– А, вот ты о чем, – усмехнулся Боцман. – Да так просто. Первое девчачье имя, которое в голову пришло. А что?
– Я думала – так звали твою первую любовь, – улыбнулась Марго.
– Нет, мою первую любовь звали Светой, – поделился он. – Знаешь, старая песня такая была: «А за окном стоит весна, весна по имени Светлана»… Впрочем, откуда тебе это знать? Ты ж еще совсем малек, только что из икры вывелась. Небось родилась-то уже после перестройки, когда все по-другому стало.