Остановился Кенни, выпустил в толпу остатки магазина, повалив двоих, а в лоб ему, вращаясь в воздухе, уже летел массивный топор!
Силы взялись ниоткуда, когда уже не надо, Глеб вскочил, размахнулся копьем и швырнул, поразив грудь летящего на него верзилы, у которого хищно раздувались ноздри и ходили ходуном кабаньи клыки, продетые через нос…
А потом, когда дошло, что проиграли по всем позициям, включился инстинкт самосохранения. Глеб помчался на нос, оттолкнулся обеими ногами, извернулся в полете, переваливаясь через борт. Последовала яркая мизансцена, глаза бы не видели этого непотребства! Антонович прыжками взбирался в рубку, наивно полагая там спрятаться. Камень, выпущенный из пращи, треснул Саймона по груди, отшвырнул, как пустую картонную коробку. Толпа уже кого-то топтала, похоже, Карденоса.
Платов прыгнул в стойку, но его смели. Серега Становой, полумертвый от боли, рвал копье из ноги, и даже вырвал и замахнулся… Что было дальше, Глеб уже не видел – пучина накрыла с головой…
Он решительно не помнил, как куда-то плыл, куда-то выползал, где-то отсиживался.
Не видел, как после его исчезновения со сцены на горизонте возникли два зеленых крокодила, они спешили к месту пиршества – ведь в воде плавало так много «безопасной» и калорийной пищи! Процесс панического бегства абсолютно не удержался в памяти.
Его спасали срочно прибывшие ангелы, а может, добрые феи, не дали утонуть, не позволили пропасть в болотистых прибрежных почвах. Он очнулся на следующий день – с абсолютно пустой, протяжно ноющей головой. Расклеил глаза, обнаружил солнце на небе – оно царило практически в зените, и только шапки листвы спасали от разрушительного ультрафиолетового воздействия. Ночью, похоже, шел дождь – трава блестела, и влажность царствовала убийственная. Он лежал, укрытый папоротниковыми листьями, абсолютно не помнил, чтобы себя укрывал. И все же он это сделал. Глеб поднял непослушную руку с часами, убедился, что солнце действительно в зените – положение стрелок соответствовало именно этому положению светила. Выходит, он провалялся в отрубе больше пятнадцати часов. Браво, майор. Так можно Вторую мировую проспать и не почесаться. Армия уйдет воевать, а ты, несчастный… В память загрузилось кое-что из вчерашнего, и он почувствовал непреодолимое желание кого-нибудь убить.
Подходящих кандидатур в округе не оказалось, и он треснул кулаком здорового жука-рогоносца, уже собравшегося перекусить кусочком его плоти на щиколотке. Жук развалился пополам, и мощная усатая «креветка» (или гусеница), ползущая, чтобы составить жуку компанию, остановилась и задумалась, стоит ли это делать. Он погрозил ей кулаком, мол, уйди, тварь, я не шучу.
Ныла спина, но вроде слушалась. В память загрузилось абсолютно все, Глеб схватился за голову и застонал. Тело повиновалось, но представляло сплошной зудящий нарыв.
Он слышал про этот феномен – так называемая «папуасская гниль». Хватает маленькой царапины, и под кожу тут же просачивается некая местная мерзость и начинает гнить.
Раздражение при этом нешуточное. При смене места проживания гниль проходит, но как его сменить, если он даже не понимает, где находится?
Вокруг него росли причудливые деревья, спускались с веток стебли лиан, как такелажная оснастка с мачт и рей. Шевелили крыльями на ветках нереально огромные бабочки. В кустах чирикали эндемические птицы. Здоровенный шишколобый попугай уселся, махая крыльями, на толстую ветку, склонил хохлатую голову и уставился на Глеба смышлеными глазами.
– Тебя тоже эти сволочи превратили в попугая? – проворчал Глеб и начал себя ощупывать. В том, что уцелело от форменной футболки и форменных штанов, появляться в приличном месте воспрещалось категорически. Ни оружия, ни других полезных вещей. Только часы, которыми можно гвозди забивать. Впрочем, нет, пошарив в одном из карманов, он извлек на свет сотенную купюру в валюте вероятного противника, и она буквально на глазах превратилась в кашу и протекла между пальцами. Еще и нужда стучится в дверь…
Несколько минут он приходил в себя. Размял поэтапно кости, испил дождевой воды, накопившейся в сердцевине конусовидного листа, помечтал о зубной щетке. Начал осматриваться и соотносить себя с местностью. Если он свалился с носа катера, то, по идее, должен был приплыть на левый берег. Глеб отправился на запад, это было первое, что пришло в голову, отыскал собственные следы, обрывки собственной майки на колючей ветке, и через несколько минут вышел к Анокомбе, невозмутимо несущей свои воды.
Глеб пролез через жгучий кустарник, отыскал приемлемое место у воды. Хоть здесь все было в порядке. В голове не сохранилось никаких эмоций, он просто констатировал факт. Он превращался в равнодушного робота. Удивительное спокойствие снизошло на майора, теперь он прислушивался к голосу разума и мог себе позволить поступать логично. Некоторое время он наблюдал, пытаясь понять, не наблюдают ли за ним.
Пристально обследовал взглядом реку, не патрулируют ли воды голодные рептилии?
Потом вошел в воду и поплыл наискосок на правый берег, не прикладывая усилий, его сносило течением. Спустя минуту он уже плавал вокруг катера. Плавсредство, потеряв управление, прошло по течению порядка семидесяти метров от места впадения протоки в Анокомбе и уткнулось в правый берег, где деревья росли не только на берегу, но и в воде. Смяв тростниковую поросль, катер заехал килем на сушу, потом течение отволокло корму и погрузило ее в перекрещенные ветки деревьев. Двигатель заглох – хотелось верить, что сразу, а не после того, как выработал все горючее.
Суденышко попало в западню, и сомнительно, что течение могло его освободить. В этом был определенный плюс – во всяком случае, не придется рубить плот.
Признаков засады возле катера не наблюдалось. Он поплавал взад-вперед, мотая нервы и рискуя угодить на ланч к местным рептилиям, потом вскарабкался по канату на бак. Первым делом подобрал «глок», валяющийся под бортом, давешние «пещерные» люди не нашли для себя в этом изделии ничего интересного. Присев на корточки, пересчитал патроны в обойме. Пять штук. Жить становилось не лучше, но веселее…
«Посторонних» тел на катере не было. Всех унесли – и своих, и чужих. Остались пятна крови, но определить по ним, что случилось после того, как его не стало на катере, было невозможно. А гадать – занятие неблагодарное. Валялись автоматы с пустыми магазинами. Возникла мысль спуститься в «оружейную комнату», покопаться и поискать патроны. Идея оказалась наивной. Попутно выяснив, что на катере отсутствуют как мертвые, так и живые существа, он потянул на себя дверь каморки капитана. И в ужасе отшатнулся – невыносимо несло разлагающейся человеческой плотью! Вопили глаза покрытого трупными разводами Фергюссона: немедленно выйди! Он плотно придавил дверь, чтобы не разносились вредоносные миазмы, не выдержал, опустошил желудок прямо у каюты. Пулей помчался на свежий воздух…
Позднее он снова спустился вниз, но теперь держался подальше от каюты капитана.
В одном из шкафов в кают-компании отыскалась сухая одежда подходящего размера – плотные джинсы, немаркая рубашка в зеленоватую клетку, неплохо сочетающаяся с джунглями, истоптанные берцы из натуральной кожи. Он забросил за плечи рюкзачок из водостойкой ткани, в который сложил несколько банок консервов, перочинный нож, две бутылки с питьевой водой, припрятанные Мэрлоком, действующий фонарик, несколько упаковок бинтов. Ссыпал туда же содержимое аптечки, не глядя на названия лекарств. И снова, прежде чем покинуть катер, неприкаянно болтался по палубе, выгоняя из головы вчерашние «мизансцены» и черные мысли. Внимание привлек плоский предмет в чехле, валяющийся в мусоре на носу. Нагнувшись, он поднял сотовый телефон Станового, вероятно, выронил, когда сцепился с драчунами в перьях.