— Это не беспредел. У нас приказ. — Затем сержант все же снял с Прохора наручники и сообщил: — Перед тем как приедем в Душанбе, я снова должен буду их надеть.
— Понятно, — процедил Прохор, опускаясь на корточки.
Прутья были такими частыми, что ноги через них не высунешь.
Дверь будки закрылась. Захрустел, проворачиваясь, ключ в замке. Конвойный, он же и водитель, занял место за рулем. Лейтенант сел рядом, положил на приборную панель папку с бумагами. Машина медленно выкатила за высокие ворота изолятора временного содержания.
— Счастливо доехать, — пожелал им охранник на выезде.
Большевик — город небольшой. Вскоре автозак уже катил по дороге, проходившей по сельской местности.
— Вот же черт, привалила работенка! — Лейтенант вздохнул: — Я дочке обещал, что завтра мы с ней в парк пойдем, на аттракционах кататься. А теперь получается, что обманул. Да и вообще кому эта чертова спешка нужна? Этапировать ночью!.. Не могли день подождать и, как обычно, по железке его в Душанбе отправить.
— Начальство так решило. Им виднее. Нам всего знать не дано, — ответил сержант, держась за баранку. — Может, кто-то из больших шишек допросить его пожелал? Перед простым следаком вор в законе колоться не станет. А вот если кто-нибудь в ранге замминистра, то это уже вещи сопоставимые. Им найдется про что побазарить.
Лейтенант особо не хотел ввязываться в диспут о коррупции в силовых структурах. Лучше об этом помалкивать, если ты носишь офицерские погоны.
— Красота-то какая! — сказал он, осматривая окрестности.
Вдоль дороги тянулось поле. С другой стороны подступали горы. Вечерний солнечный свет рельефно проявлял тени, очерчивал объемы скал.
— В такое бы время да с пивком возле телевизора посидеть.
— Да уж, неплохо, — согласился сержант, уже смирившийся с тем, что два дня придется вычеркнуть из жизни.
— Слушай, — лейтенант прищурился, — машина-то у тебя старая.
— Старая, — согласился сержант.
— Так ведь она и сломаться может.
— Как пить дать.
— А вот если она прямо в Душанбе и сломается, вскоре после того как мы из СИЗО выедем? На обратный путь нам ведь никого подсаживать не станут.
Подчиненный уловил ход мысли командира.
— На ремонт целый день уйти может, — усмехнулся он. — А у меня сеструха в политехническом учится. Квартиру с однокурсницами снимает. Если что, найдем, где можно заночевать. — Он набрался наглости и подмигнул офицеру.
Тот тоже слегка моргнул одним глазом и подтвердил планы на будущее:
— Поломка — вещь непредвиденная. В любом месте и в любое время случиться может.
Впереди простиралось небольшое водохранилище. Дорога проходила по узкой дамбе, на которой двум машинам никак нельзя было разъехаться. Знак со стороны автозака давал ему приоритет. Те, кто подъезжал с другой стороны, обязаны были уступить дорогу.
На дамбе сержант прибавил газу. С одной стороны серебрилась вода, с другой — шел высокий откос. С такого сорвешься — костей не соберешь.
— Да куда он, идиот, прет? Знака, что ли, не видит? — возмутился сержант, когда разглядел, как с другой стороны водохранилища, набирая скорость, на дамбу ворвался древний потрепанный самосвал «КрАЗ».
Сержант затормозил, но «КрАЗ» и не собирался останавливаться, лишь ускорялся. Водитель автозака попытался примоститься на обочине, но сразу понял, что места для разъезда не хватит. Он лихорадочно принялся сдавать вперед-назад, пытаясь развернуться, но, конечно же, опоздал. Лейтенант с сержантом едва успели выпрыгнуть из кабины и отбежать на другую сторону дамбы.
Тяжелый, груженный камнями «КрАЗ» врезался в автозак, перевернул его. Машина, кувыркаясь, повалилась в воду. Самосвал, не сбавляя скорости, помчался дальше. Еще секунд десять-пятнадцать автозак держался на плаву, а затем ушел под воду.
Прохор, запертый в тесном «стакане», пытался разогнуть стальные прутья. Вода стремительно прибывала. Вор в законе тряс дверцу, но слышал лишь лязг замка.
— Суки! Суки! — кричал он. — Выпустите меня!
Вода уже доходила до шеи. Крик смолк. Прохор ощутил, как машина достигла дна водохранилища. Никаких надежд на спасение у него не оставалось.
Лейтенант с сержантом стояли на краю дамбы и смотрели на пузыри, поднимающиеся со дна. Водитель сжимал в кулаке ключи от будки и «стакана».
— Может, попробовать нырнуть? — предложил он. — Только я плавать не умею, товарищ лейтенант.
— Я нырять не умею, — раздалось в ответ.
Офицер откашлялся и сплюнул в воду.
Ржавый «КрАЗ», тарахтя мотором, съехал с шоссе и остановился у предгорий.
Мужчина с наушником поднес ко рту рукав со встроенным микрофоном и доложил:
— Операция успешно завершена. Объект номер четыре отработан. Сопровождающие не пострадали, — добавил он, как бы оправдываясь перед невидимым абонентом.
Лида Гришанова в босоножках на высоких каблуках семенила по узкой каменистой тропинке. Руки ее были связаны за спиной. Конец веревки сжимал в руке Карим Наджиб.
— Поторапливайся! — прикрикнул он и дернул за веревку так, словно управлял кобылой или ишаком.
— Я сейчас ноги себе повыворачиваю, — взмолилась Лида. — В кровь себе все уже стерла.
— Стой! — скомандовал бандит. — Садись на землю.
— Зачем? — испугалась Лида, не к месту вспомнив крылатую фразу, слышанную в детстве: «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?»
Ей хотелось, чтобы это не было правдой.
— Садись, я сказал, — гаркнул Наджиб.
Женщина покорно опустилась на землю. Бывший террорист взял ее ногу в свои шероховатые ладони, погладил белоснежную лодыжку. Лида напряглась, ожидая, что сейчас афганец набросится на нее. Но Карим поступил по-другому. Он снял босоножку и легко отломил высокий каблук, затем проделал ту же операцию с другой туфелькой.
— Теперь уже не будешь спотыкаться, — вполне добродушно произнес Наджиб.
Женщина попыталась встать, но бандит положил ей руку на плечо и заявил:
— Погоди, это еще не все. Всего одно дело, и пойдем дальше. Я не стану тебя обижать, если будешь правильно себя вести. Мобильник у тебя при себе или в машине остался?
Лида растерялась от такого вопроса и перемены в тоне похитителя, задумалась, затем вспомнила и сказала:
— В сумочке.
Карим взял сумку Гришановой, запустил в нее пятерню и вытащил гламурный перламутровый айфон.
— Номер мужа надиктуй.
— Не помню.
— Ты чего дурой прикидываешься?
— Честное слово, не помню. Он в память вбит.