Боб Гранд внутренне возмутился и хотел напомнить, что он давно вырос из детских штанишек и успел поработать на Ближнем Востоке, но Дак его опередил:
– Сегодня отдыхай, а завтра я тебя представлю личному составу. Твой непосредственный начальник проведет инструктаж, объяснит служебные обязанности и ответит на возникшие вопросы. Главное, ни на секунду не забывай, что ты на тайной войне и постоянно находишься под прицелом. Одно неверное движение – и твои безутешные родственники получат конверт из звездно-полосатого флага [4] . Это ясно?
– Ясно.
– Все, парень, ты пока свободен.
Вытащив из багажника чемодан, Роберт Гранд уныло направился по идеально ровной, посыпанной крупным гравием дорожке в сторону небольшого двухэтажного коттеджа.
Внутри царила почти хирургическая чистота. От работающего кондиционера воздух был прохладным. Втянув носом, Боб уловил аромат хвои.
– Дом, милый дом, – опустив чемодан на выложенный плиткой пол, пробормотал он, оглядываясь по сторонам. За все годы службы Гранд так и не привык к казенному жилью.
– Роберт Гранд больше не работает в нашем посольстве.
Голос секретаря звучал сухо и бесстрастно, как механический автоответчик. Каждый рабочий день ей приходилось выслушивать массу вопросов и давать столько же ответов, тут поневоле очерствеешь.
– Как же так? – искренне возмутился Омар Нурин. Как было условлено с янки, он позвонил ему, чтобы обсудить время и условия продажи русского пленника. Он выполнил свою часть договора, а вот Гранд… – Мы же с ним договорились на сегодня. Куда же он подевался?
– Сожалею, сэр, но это конфиденциальная информация, – секретарь подвела черту под их диалогом.
Услышав в динамике короткие гудки, палестинец в сердцах бросил трубку.
– Шайтан, шармут [5] …
Несколько минут он выкрикивал витиеватые арабские ругательства и проклятия. Немного успокоившись и остудив свой гнев, стал анализировать ситуацию, в которой оказался. Последнее время его дела шли не особо гладко. Кое-где проглядывали огрехи, которые допускал посредник, и если к ним внимательно присмотреться, можно увидеть, что после Нурина многие дельцы либо попадали в лапы спецслужб, либо уничтожались. Вечно это продолжаться не могло, юркий, как ящерица, и хитрый, как змей, Омар Хаджи Нурин никогда не забывал об этом. Выход на американского дипломата, который был агентом ЦРУ (в этом палестинец был уверен), должен стать выходом из опасного окружения. Посредник был готов передать американской разведке все свои контакты среди криминалитета и террористических организаций Ближнего Востока в обмен на спокойную и тихую жизнь под программой «защиты свидетелей».
Внезапное «исчезновение» дипломата могло обозначать лишь одно – американцам он не нужен. Это был первый тревожный звонок. Будут ли еще предупреждения – неизвестно…
Омар Хаджи Нурин сунул в рот мундштук кальяна из слоновой кости и глубоко затянулся, прислушиваясь к мерному клокотанию воды в колбе. Чувствуя себя загнанной в ловушку крысой, палестинец лихорадочно искал выход, понимая, что самостоятельно ему не выжить. Позарез нужен влиятельный покровитель, и если это не Дядя Сэм, то кто же?
Среди сильных мира сего знакомых у Омара насчитывалось немного, если не сказать, что вообще не было. «Хотя… почему нет?» – пухлая рука посредника скользнула под рубаху, где на груди среди густых волос висел большой медальон из чистого золота – подарок Салеха Фейсала Аль-Кадиба, одного из аравийских эмиров. Человека не только влиятельного, но и своевольного, над собой не признающего никакой власти, кроме власти Всевышнего. Когда-то Омар оказал эмиру услугу, организовав покупку военного раритета. Аль-Кадиб остался доволен приобретением, за что не только беспрекословно оплатил все затраты, но и одарил посредника щедрым подарком в виде кулона, напоследок сказав:
– Если подвернется что-то по-настоящему стоящее, звони. Не обижу.
Его слова звучали в голове палестинца. Более того, Салех Фейсал Аль-Кадиб был известен не только как коллекционер вооружения Второй мировой войны: близкое окружение знало его как истинного шахида – борца за веру.
Прямой телефонный номер эмира палестинец сразу заучил на память и помнил не хуже, чем суры из Корана, которые он прилежно заучивал с раннего детства.
– Салам аллейкум, эфенди, – услышав голос наследного принца, с почтением поздоровался Омар Хаджи Нурин.
– Это ты, посредник? – К большому удивлению палестинца, эмир сразу узнал его, хотя виделись они первый и последний раз три года назад.
– Да, господин, это ваш преданный раб. Вы сказали, я могу вам позвонить в случае интересного предложения?
– Ты хочешь продать мне еще один танк или самолет? – В голосе принца звучала ирония.
– Нет, эфенди, это не танк и не самолет, это человек. Если неверного можно так назвать.
– Зачем мне неверный?
– Фантазия настоящего воина за истинную веру безгранична, – витиевато ответил палестинец, и эмир понял намек.
– Хорошо, посредник, сегодня же тебя навестит мой человек. Расскажешь ему все о своем предложении, а я позже решу, как поступить.
Едва Аль-Кадиб отключил связь, а посредник с облегчением бросил трубку и приложился к мундштуку кальяна, как вновь раздалась трель телефона…
Серый «Мицубиси Паджеро», взвизгнув покрышками на пыльной площади, развернулся и, сдав назад, остановился в сотне метров от ворот виллы Омара Хаджи Нурина. Сергей Севрюков потянул рычаг ручного тормоза и отключил зажигание. Посмотрев на сидящего справа Савченко, насмешливо произнес:
– Господа чекисты уже на месте.
Наискосок от внедорожника морских пехотинцев стояла припаркованная возле небольшого рынка грязно-зеленая «Вольво», которую сразу выбрали для себя Христофоров и Лялькин.
– Пока все по плану, – констатировал Виктор. Он был нетороплив, немногословен и сосредоточен, как будто экономил силы перед предстоящей акцией.
– Давай, теперь твой выход.
– Угу.
Не глянув на напарника, Сергей подхватил с заднего сиденья кожаную дорожную сумку и вышел из салона внедорожника, напоследок ощутимо хлопнув дверцей. Неторопливой походкой он направился к небольшой мечети, над которой величественно возвышалась узорная башня минарета.
Время намаза закончилось, и мечеть была пуста. Ставни на узорных окнах плотно закрыты, у входа не было обуви как верного признака присутствия молящихся. Виктор, конечно, осознавал, что это святотатство, но разуваться не стал и потянул на себя массивную ручку двери. Узкий луч света рассек темноту, осветив просторный зал, в котором совершались молитвы. Каменные полы были устланы дорогими коврами ручной работы.