Но дворец ответил хозяйке гробовым молчанием.
— Чё за херня? — не поняла Эммануэль. — Где Антуан? Где тя вечно черти носят?!
Она посмотрела в вестибюле, в Первой и Второй гостиных, но никого не нашла. Самым подозрительным было то, что на месте не оказалось ни одного лакея. Эммануэль выругалась и заглянула в Зеркальную галерею.
И вот, как только она туда сунулась, в Зеркальной галерее мгновенно вспыхнул ослепительный свет. От неожиданности Эммануэль зажмурилась, ведь она не выносила ничего светлого. Когда же ее глаза привыкли к нечеловеческой иллюминации (шутка ли, двести лампочек плюс сотня зеркал!), она поняла, что влипла в засаду, коварство которой не шло ни в какое сравнение с удовольствием, полученным ею на пиршестве в «Каннибале».
В центре галереи, в кресле времен императрицы Екатерины, положив ноги на накрытый стол, сидел, хихикал и тащился вдупель обнаглевший… Василий Исидорович Бляха!
По меньшей мере дюжина вооруженных бандитов перекрывали входы и выходы из Зеркальной галереи.
Но все это были лишь цветочки по сравнению с ягодкой, приготовленной Лысым на обеденном столе: черная скатерть, двухметровое блюдо из китайского фарфора шестнадцатого века и на нем чудовищная клубничка: обнаженный Антуан, декоративно посыпанный листьями салата, петрушкой, укропом и сельдереем. Обрамляли отрока помидоры и огурцы, оливки и зеленый горошек, лук, чеснок и красный перец — натюрморт безумный и великолепный, — будучи работником общепита, Эммануэль не могла не оценить тщательность и изобретательность его составителя. Если бы главным действующим персонажем картины был не Антуан, а какой-нибудь другой мальчуган, она, скорее всего, только похвалила бы художественный вкус Лысого. Но Антуан!..
— О чёрт… — прошептала Эммануэль.
— Дьявольски аппетитно, — похвалил сам себя Бляха.
— Да уж…
— И, по-моему, чертовски вкусно.
— А ты пробовал, что ль? — бледнея, спросила Эммануэль.
— Нет — тебя жду… Может, стаканчик молочного коктейля? — Предложил Лысый. — Че-то ты как-то… сама не своя. Как не дома.
Кто-то услужливо поднес хозяйке белый стакан, но она отказалась.
— Давненько я к тебе не заглядывал! — Лысый самодовольно щерился. — Как твои гнилые делишки, мать?
— Твоими проклятиями, батюшка. Как твои?
— Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.
— Тьфу-тьфу-тьфу, — закивала Эммануэль и посмотрела на аппетитного Антуана. — Лысый, черт бы тебя побрал, ну чё ты с ним сделал? Ну на хера так выстебываться?
— Нравится? — Авторитет добродушно хихикал. — Может, возьмешь меня к себе поваром? Хи-хи-хи-хи-хи…
Эммануэль пристально вгляделась в бестыжие глаза уголовника и твердо ответила:
— Нет уж, батюшка, хрен те узлом, у меня и так поваров до вони, конкуренция выше крыши.
— Ну нет так нет, — развел руки бандит. — Я не напрашиваюсь.
— Сделай милость, объясни, че здесь произошло. Чё-то я ни фига не врубаюсь, — попросила Эммануэль, кивнув на сервированный стол. — Чё с Антуаном? Чё за дела?
— Спит засранец, — ответил Лысый.
— Бздишь же, — не поверила Эммануэль. — Ты чё, жарил его, что ль? Чё он такой офигевший? А? Антуа-ан! — Она похлопала мальчишку по щекам. — Вставай, клубничка моя, не фиг мне мазуриком прикидываться.
Но мальчик и пальцем не пошевелил.
— Да спит он, говорю! — уверил Лысый и перекрестился: — Вот те крест.
— Ну ладно… — Эммануэль отошла от тарелки. — Спит так спит. А те-то чё тут надо? Че припёрся?
— Ща объясню, — пообещал Бляха, сделав серьёзное лицо. — Присядь, мать, базар у нас будет долгий.
— Ты, что ль, его усыпил? — спросила Эммануэль, присаживаясь на краешек единственного стула (отказаться было невозможно: более десятка вооруженных отморозков Лысого следили за каждым движением хозяйки дврорца).
— Я, — ответил Лысый.
— На хрена?
— Пурга пошла, что ты записалась в авантюристки, мать. Мол, корешишься со всякой сранью. Вот я и забеспокоился: может, чернушка двинулась, может, ей любовник надоел? — Бляха потрепал ухо и перевел взгляд на эксцентричный натюрморт.
Эммануэль поняла, что базар пошел конкретный.
— Когда это я со сранью корешилась? — лицемерно парировала она. — Чё-то не припомню.
— А придется припомнить, — сказал Лысый.
— И кто тебе только баки заливает? — пожала плечами Эммануэль, решив до конца держаться тактики глупой коровы. — Нельзя же всему верить, Лысый! К тебе прям любое фуфло липнет, как муха на г… — Она едва не проговорилась.
Суровый взгляд Лысого оборвал Эммануэль на полуслове. Она безнадежно махнула рукой и замолчала.
— Хочешь съесть Антуана? — спросил вдруг Лысый, словно угощал шоколадным батончиком.
— О нет! — встрепенулась Эммануэль. — Не имею ни малейшего желания есть Антуана. Тем более что я только из ресторана.
— Сытенькая, да?
— Очень даже сытенькая, мать твою.
— Ну и чем же сегодня кормили в твоём ресторане?
— Чем кормили, тем кормили, — буркнула Эммануэль. — Я в чужие тарелки не заглядываю.
— Гордая, да? — усмехнулся Лысый. — А я вот не гордый, я заглядываю. — Он сунул нос в ёмкость с Антуаном и с наслаждением принюхался: — Какая красота! Напрасно отказываешься. Попробуй!
— Нет-нет-нет! — Эммануэль энергично замахала руками. — Ни за что. И вообще я вегетарианка.
— А я нормальный. Я че, зря старался? — Лысый обошел блюдо вокруг, не сводя с Антуана взгляда истинного гурмана. — Че ты меня обижаешь, мать? Ну нет так нет, я пока не заставляю. Обидно, конечно, но чё делать? Ответь мне тогда, пожалуйста, на два вопроса.
— Какие ещё вопросы?
— Кто заказал приготовить Кувалду?
— Это первый вопрос?
— Это первый вопрос, — кивнул Лысый. Погуляв по кругу, он вновь развалился в кресле, вновь водрузил обутые кегли на стол и стал ждать ответа.
— А что мне будет, если я не отвечу на первый вопрос? — после краткого размышления спросила Эммануэль.
— Тебе будет очень вкусно, — пообешал Лысый. — Я приготовлю тебе пельмень прямо с тыквы твоего бой-френда. — Мизинец авторитета указал на несчастного Антуана, над ухом которого нависла реальная угроза.
— Мать твою! — выругалась Эммануэль.
— Извини, но, по-моему, ты пока недооцениваешь мой кулинарный талант. Наверно, лучше один раз попробовать, чем сто раз увидеть.
— Я отвечу на первый вопрос, — сдалась Эммануэль.
— Спасибо, — растаял Лысый, положив руку на сердце. — Большое человеческое спасибо.