Толстяк явно наслаждался своим могуществом. Он хихикал, приплясывал, хлопал в ладоши и приговаривал язвительно:
– Триста лет назад ЗДЕСЬ такое было бы почти невозможно! А сейчас… ха! Пожалуйста! Сколько угодно! Сейчас пришло наше время!!!
С каждым потенциальным мертвецом он наглел все больше и под конец вовсе перестал изображать робкого неуклюжего толстяка, а пер напролом сквозь толпу, раздавая направо-налево смертоносные сгустки бесовской энергии. И неожиданно нарвался! Вознамерившись поразить «отравленной рукой» худенького мальчонку лет одиннадцати, минуту назад вышедшего из православного храма и по случайности оказавшегося у него на пути, мастер Лонг вдруг наткнулся на огненный щит, дико завопил, мячиком отлетел далеко на обочину дороги, почернел с ног до головы и начал извиваться полураздавленным червяком, издавая мучительные стоны.
«На настоящих православных подобные фокусы не подействуют. Но таких, к сожалению, маловато осталось», – вспомнились слова Логачева. Тем временем стоны толстяка странным образом видоизменились, приобрели некую упорядоченность. Длинный, отрывистый (небольшой промежуток), два коротких, и опять по новой.
«Похоже на условный звонок Вахи», – подумал я и… проснулся. В дверь действительно звонили. Настенные часы показывали пять минут десятого.
Протерев лицо рукой (вместо умывания), я подошел к двери и заглянул в телескопический глазок. На площадке, катая на скулах желваки, стоял рослый, мрачный горец в дорогом пальто и с непокрытой головой. Физиономия Вахи выражала крайнюю степень раздражения. (Видимо, долго названивать пришлось.) Ругнувшись шепотом по-чеченски, он вновь поднес палец к кнопке звонка, и в следующий момент я распахнул дверь.
В глазах Вахи вспыхнуло изумление, быстро сменившееся хищными, волчьими огоньками.
– Извините, я, кажется, ошибся этажом, – насильственно улыбнулся он, сунув руку за пазуху. Реакцией наш джигит обладал отменной, и мне ничего не оставалось делать, как парализовать ему руку тычком пальцев в нервный узел.
– Угомонись, дорогой, не пори горячку, – тихо посоветовал я побелевшему от боли агенту и предложил: – Заходи в квартиру. Давно тебя жду.
– Корсаков?!! Ты-ы-ы?!! – дико выпучился Асланов.
– Придержи язык, – прошипел я, рывком за шиворот втащил его в квартиру и захлопнул дверь. – На фига фамилию светишь, идиот?!
– Точно ты, – облегченно выдохнул Ваха. – Но лицо… лицо… Совсем другого человека! Пластическую операцию сделал?! Да?!
– Нет, просто хороший грим.
– Класс! – искренне восхитился он. – А я-то уж подумал: нет тебя в живых. И этот, незнакомый, явился сюда по мою душу.
– Ты недалек от истины, – пропуская агента в комнату, заметил я.
– ??!!
– Садись, поговорим.
Настороженно поглядывая на меня, Эмир пристроился на краешек дивана.
– Кое-кто жаждет твоей крови, аж слюнями исходит от нетерпения, – расположившись в кресле напротив, сообщил я «приятную» новость.
– Аюбовы пронюхали о подмене [38] , – убитым голосом произнес Ваха. – Теперь точно конец! Диаспора объявит на меня всеобщую охоту и тогда… лучше самому застрелиться! – левой рукой (правая еще плохо слушалась) он вытащил из-за пазухи пистолет.
– Угомонись! – неуловимым движением отобрав у агента оружие, посоветовал я. – Никто ничего не пронюхал и не пронюхает, пока живы мы с Рябовым. Но если нас не станет – компрометирующая видеозапись перейдет в руки нового куратора. Тот может запросто оказаться врагом. (Последнее время таких много в Конторе развелось.) И вот тогда – твое дело плохо! Враг обязательно тебя сдаст, поскольку длящаяся по сей день междоусобица среди антирусских тейпов наносит им колоссальный урон и резко уменьшает количество потенциальных кандидатов в басаевское подполье. А так порвут на части тебя, десятка два твоих родственников (включая женщин с детьми), и все [39] . Дело «гинеколога» [40] торжествует!
– Зачем им сдалось наследство одноногого? – после продолжительной паузы кисло осведомился Ваха.
– Для использования в собственных политических целях год с небольшим спустя, – не стал лукавить я. – Хотят организовать массовые беспорядки и на их волне протащить к власти бывшего премьера Козянова… Ладно, давай ближе к делу. Враги уже пытались убрать нас с Рябовым, но не получилось. Тогда они затаились, наглухо обрубив все концы. Выйти на них можно только через людей «одноногого гинеколога», также затаившихся до поры до времени. Идея понятна?
Асланов кивнул.
– Тогда действуй, и учти – время работает против тебя!
– Да, ясно, не маленький, – буркнул Эмир, направляясь к выходу. – Свяжусь сам, когда будет результат…
– Ну все, «бомба» заряжена! – закрыв за ним дверь, радостно улыбнулся я. – Конечно, пришлось малость приврать, поменять местами акценты… (Прости, Господи!), но зато теперь ради спасения собственной шкуры Ваха будет трудиться не за страх, а за совесть. Вернее – не за совесть, а за страх. Н-да! Мощный стимул для нашего горного орла!..
Пройдя на кухню, я заварил зеленый чай по рецепту Логачева, с удовольствием выпил две чашки, выждал для верности час с небольшим и, покинув конспиративную квартиру, отправился к себе домой отмываться от надоевшего грима. Встреча с агентом прошла успешно, он по-прежнему остается инкогнито для врагов, а мне уже хватит прятаться и числиться в преступниках! Пора выходить на работу. Иначе в отделе начнутся разброд и шатание, а КПД приблизится к нулю. По принципу – «Кот из дома, мыши в пляс».
После гибели Сибирцева из старых надежных соратников там остались только майоры Горошко и Филимонов. Остальные либо новички, либо… так, «серая масса». Эх, Костя, Костя, как мне тебя не хватает!!!
Всецело занятый подобными размышлениями, я доехал до дома, припарковал во дворе взятую у Нелюбина машину и, не «проверившись», поднялся на третий этаж. На двери моей квартиры по-прежнему висела казенная печать, но… контрольная, неприметная чужому глазу ниточка была оборвана!..
После того как мы с Логачевым навесили печать, эту ниточку я прикрепил скорее по привычке, чем из предосторожности. Ну кому, скажите на милость, придет в голову устраивать засаду в жилище человека, который находится в подвалах Лукьянки, никогда больше сюда не вернется и, вообще, в скором времени отправится в Мир Иной?! Однако устроили. Стало быть, фарс с моим мнимым арестом дал осечку. Я быстро прокрутил в мозгу возможные варианты. Утечка из нелюбинского ведомства исключалась, особенно после последней чистки. (См. «Операция Аутодафе».)