– Тихо же, – повторил я шепотом.
– Он может слушать музыку в наушниках, – строго отпарировала она.
Из ее сумочки появились щеточки, цилиндрические палочки, тюбики, флакончики, все это разложила на полочке перед зеркалом и, всматриваясь в свое отражение, быстро и умело накрасила ресницы. Они на глазах удлинились, стали густыми и пушистыми, в глазах появился загадочный блеск, синева стала ярче, просто пронзительно яркой, радужная оболочка словно расширилась на половину глазного яблока, а ее умелые пальцы тем временем уже ровняли брови: где выщипала, где подкрасила, продлила дуги к вискам, придавая модную в этом сезоне знойную восточность, кончики пальцев постучали по щекам, потерли круговыми движениями под глазами, затем вскинула голову и резко взбила тыльной стороной пальцев, значит, где ногти, подбородок, сильно натягивая шею.
Из сумочки появились более объемные коробочки для накладывания маски, но взглянула в мое ошалевшее лицо, скривилась, сказала с сожалением:
– Ладно, в другой раз…
– Ты же выглядишь молодо, – сказал я с трудом, ненавижу говорить глупости, а разве это не глупость – уверять молодую женщину, что она выглядит молодо, – круто, клево! Тебе не дашь даже и… в самом деле не дашь, правда!
Она благодарно улыбнулась, дура, как же на это все покупаются, а еще магистр звездных наук, и с пистолетом в обеих руках, чуть враскорячку, готовая стрелять в любой миг, палец на курке, напряженная, как струна, из-за чего ее прелести вздуваются под тонкой тканью моей рубашки еще выразительнее, двинулась из прихожей, не шибко просторной, к тому же заставленной с одной стороны обувью, а с другой стороны столиками, шкафчиками, а на стене из-за недостатка места два велосипеда на вбитых крюках, один над другим.
Я на всякий случай коснулся зеркала, это оказалось, как я и ожидал, зеркальной дверцей шкафа, открылся длинный ряд одежды на плечиках. Торкесса оглянулась, я все еще не следовал за нею, за ворохом одежды кто-то может спрятаться, сто раз такое в кино видел, это только в анекдотах тут стоит голый мужик и ждет трамвая, а наяву, в смысле в кине, здесь обычно крутой дядя с автоматом в загорелых руках.
– Что-нибудь интересное? – спросила она шепотом.
– Не очень, – ответил я, рассматривая за двумя двубортными костюмами изящный камзол с золотыми галунами и позументами, новенький мундир с эполетами, темный, слегка потертый сюртук с двумя большими звездами и алой лентой через плечо, а также набор вязаных рубашек, которые так хорошо надевать и под кирасы, и под стальные доспехи. – Но, чувствуется, хозяин здесь живет довольно давно… Кроме того, хозяйственный, что не переходит в скупость, однако достаточно бережлив. Она поморщилась:
– Их служба очень прижимиста! Плохо оплачивает агентов, так и работают.
– Экономика – это все, – согласился я и добавил, умничая: – Как сказал Карл Маркс.
– Не все, – возразила она из кастовой солидарности. – Служит же!
– Наверное, не демократ, – предположил я. – Или совсем дурак.
Она потихоньку кралась бесшумным охотничьим шагом, пистолет грациозно в двух руках, колени сильно согнуты, отчего и без того оттопыренная задница выпячивается так провокационно, что уже не ухватить хочется, а дать хар-р-рошего пинка, чтобы по всем остальным помещениям прокатилась кунфуиной ниндзей.
Справа две двери, одну пропустила, там на двери изображение писающего ангелочка, а когда я поравнялся с этим херувимчиком, которому, оказывается, ничто человеческое не чуждо, мы одновременно дернули на себя двери и наставили пистолеты в открывшиеся туалет и ванную. В моем туалете ничего необычного: сральник, биде, зеркало на стене и полуоборванный рулон туалетной бумаги. Да еще толкач с пластиковой ручкой, на которой видны следы острых зубов.
Судя по лицу торкессы, она тоже смотрит вовсе не в королевскую ванную. Я сдвинулся, заглянул, обычная дешевая, даже не Шарко, ванну из экономии места убрали, зато есть большое зеркало, на полочке множество кремов и шампуней, два сорта мыла, словно здесь не мужчина живет, бритвенный прибор антикварной работы, я рассмотрел на ручке надпись готическим шрифтом: «Kaizer Vilgelm Oranski».
Торкесса взглянула на потолок, на стены, шепнула:
– Здесь его нет… Посмотрим дальше.
За дверью в комнату послышалось движение, странные хлопающие звуки. Мы встали по обе стороны, торкесса несколько раз набрала в грудь воздух, делая гипервентиляцию перед прыжком, я засмотрелся на ее вздувающуюся грудь, что поднималась, грозя прорвать ткань, затем ее глаза затуманились, она пошатнулась, я едва успел подхватить теряющую сознание. Она обвисла в моих руках, но пистолет не выпустила, я прижал ее, такую мягкую, податливую, нежную, женственную, расстегнул рубашку и начал делать прямой массаж сердца. Но так как не знаю, с какой стороны у них сердце, то на всякий случай делал этот массаж, как умел, во всех местах, где предполагал у женщины, да еще инопланетянки, сердце. Ведь оказалось же у натурщицы Пикассо одно замечательное женское место вообще за ухом…
Торкесса медленно приходила в себя, вздрогнула, отпихнула мои руки, хоть все еще слабыми вздрагивающими лапками. Ее голос подрагивал от неловкости:
– Сделала на один вдох больше…
– И перенасытила легкие кислородом, – добавил я. – Это значит, что наши метаболизмы очень похожи. У нас могут быть дети.
В ее глазах появился ужас, она отпрянула, начала поспешно застегивать рубашку.
– Дети?.. Мерзавец! Ты уже успел?
– Нет, – промямлил я, – что ты… Я только искусственное дыхание…
– А почему у меня такое странное ощущение…
– Да это как-то само… – сказал я в неловкости. – Само собой… понимаешь… Это неконтролируемо… Но я, кажется, успел крикнуть: «Берегись!»
Она прошипела с ненавистью:
– Только кажется?
Ее руки торопливо застегивали, одергивали, поправляли рукава, я дивился своему хитроумному инстинкту, что вот так без всякого участия сознания сумел, гад такой, меня не спрашивая, наглец, мол, он же старше разума, тот вообще молокосос, вот и взял власть в свои руки.
– Ну ты че, – сказал я и вытер рукавом нос, – обещаю на тебе жениться, если тебя последствия как-то волнительнуют…
Она едва не взорвалась, как граната с выдернутой чекой, в глазах боевые лазерные лучи, я побоялся, что заметят через дверь с той стороны, прошипел и указал пальцем, хотя вроде бы и неприлично для принца галактической Империи. Она со злостью в глазах отвернулась, мы снова заняли позиции, она оглянулась в мою сторону, я пнул в дверь ногой, дурак, забыл, что по правилам пожарной безопасности все двери отворяются только наружу, чтобы проще выбегать в дыму, нога занемела, но торкесса быстро дернула дверь на себя, ударив меня еще и по лбу, прыгнула вовнутрь, я ринулся следом, успел увидеть только ее гибкий силуэт, что как пропеллер появлялся и исчезал за креслами, столами и диванами: передвигалась торкесса исключительно кувырками.