– Придержите лифт! – крикнул я. – Спасибо!.. У нас там групповуха была, но передозировка, сами понимаете…
Он яростно всхрапнул, бросился в квартиру. Я внес торкессу в кабинку, двери захлопнулись, пол дрогнул, я ощутил, что быстро опускаемся. Торкесса прижалась ко мне, плечи тряслись.
– Я понимаю, – прошептала она мне в грудь, которую я старательно раздувал и раздвигал, – понимаю… почему самые лучшие наемники Вселенной – земляне… Почему именно вас выкрадывают, чтобы сделать Хранителями Печати, рыцарями Пространства, а также Бессмертными Гуингнерами…
– Ага, – сказал я с неловкостью. – А кто такие гуингнемы?
– Гуингнеры, – поправила она. – Хотя, возможно, в прошлые миллионы лет их звали и гуингнемами… Никто не знает, кто они и что они, но слух идет, что только рожденные на этой планете годятся…
– Да, – подтвердил я. – У нас и девки – хоть куда, и парни – хоть кого. Везде можем, только у себя не разберемся.
– Может быть, – предположила она, – вам просто так нравится?
Кабинка дрогнула и замерла, двери с медлительной неспешностью раздвинулись. Проплыла стена с развороченными почтовыми ящиками, на входе встретили толстую бабу с детской коляской. Я напрягся, однако баба, как ни странно, в самом деле баба, а не крутой мужик с двумя бронежилетами, а в коляске ребенок, совсем не привычно ожидаемая связка гранатометов.
Торкесса тоже вздохнула с облегчением. Мы переглянулись, засмеялись. По земле промелькнула плотная тень, над головой нарастало механическое стрекотание. Я вскинул голову, над нами стрекочет винтом или мотором вертолет. Мужик, сидя на краю и держась одной рукой за косяк, что-то кричит в мегафон, как депутат на митинге избирателей, на ломаном русском языке что-то типа «Рус, здавайси!». Я показал ему не уже привычную пятерню с оттопыренным средним пальцем, а по старинке вздернутый кулак левой руки, при этом правой выразительно стукнул по бицепсу, чтобы кулак подпрыгнул, как бы засаживая апперкот снизу. Ну, пусть будет апперкот, это я с оглядкой на парентлок.
Мужик в испуге выронил мегафон и выпорхнул вниз, красиво и поэтично раскидывая руки, аки лебедь. Следом за ним полетела ослепительно белая шляпа, но я мог бы и не видеть ее, все равно бы понял, что он из белошляпников, ибо парни в черных падают некрасиво, не эстетично, с дикими воплями, бранью.
Тело пронеслось с ускорением в девять и шесть, с грохотом, звоном и треском рухнуло на крышу автомобиля, вмяв ее, как пластилиновую. Стекла вылетели с красивым звоном, радующим душу, словно окна телефонной будки под лапой Годзиллы. Автомобиль просел и закачался, рвануло во все стороны пурпурным огнем, вспыхнуло, словно нефтехранилище под рухнувшим горящим боингом.
Нас догнала волна жара, подбросила. Мы красиво взлетели в воздух на фоне красно-пурпурной стены бушующего пламени, затем нас бросило на горящую опаленную землю. Торкесса еще хлопала глазами, ничего не понимая, но я-то понимал все, насмотрелся, ухватил ее за руку, закричал, что бежим, щас взорвется, а она не понимает, что там может взорваться, я тоже не понимал, но уже отвык задавать эти вопросы: знаю, что обязательно, ну что обязательно, как обязателен восход солнца!
Когда мы одолели только три шага, гулко и страшно ухнул взрыв. Жаркая волна догнала и окатила с головой. Могучий толчок в спины, мы рухнули, отползли, вскочили и побежали. Новый толчок, еще ужаснее, торкесса в панике оглядывалась, я – нет, я-то знаю, что позади зрелище, будто горит нефтяная вышка в Саудовской Аравии, тащил ее, пока не добежали до своей машины.
Рванули дверцы, ввалились с двух сторон, хватающие воздух широко раскрытыми ртами, как рыбы на берегу. Торкесса смотрела на меня как-то странно и старательно выпячивала грудь, уже знает, что всем самцам нравятся размеры этих желез, я съехал вниз по зеленому газону, ну и что, что не было, просто не заметил раньше, а теперь вот заметил, так что съехал по зеленому газону, машина едва не перевернулась посреди цветника, на шоссе кое-как выскользнули из-под колес огромного, как гора, грузовика, но быстро перебрались в левый ряд, иначе не ездию, дальше погнал, высматривая среди автопотока тех, кто за нами гонится, или тех, кого надо догонять нам, иначе на хрен и за руль садиться?
Только сейчас заметил, когда вот так начал присматриваться, что женщины практически все – красивые фотомодели, с высокой грудью, осиные талии, пухлые губы, словом, все нужные атрибуты, вплоть до последнего, который на самом деле первый: с виду полнейшие дурочки, а их мужчины – уроды, от грубых гигантов, в этом случае жены крохотные, до плюгавеньких сморчков, а в этом случае жены обязательно – сочные гаргантюгши.
Проехали мимо шумного многолюдного митинга, оратор с грузовика что-то кричит, остальные потрясают плакатами. Я с трудом разобрал надпись на самом крупном транспаранте: «Здесь производится сбор подписей за восстановление поруганного бассейна «Москва» на историческом месте».
Впереди образовалась вяло текущая пробка, автомобили сбавляли скорость, потом вдруг, как зайцы, прыскали в стороны, некоторые даже въезжали на тротуары, а самые пугливые пытались карабкаться по стенам: нам навстречу на приличной скорости тяжелый танк, весь облепленный грязью аризонских болот.
Торкесса взвизгнула:
– Он не по своей полосе!
– Где танк, там и его полоса, – ответил я мудро и прижал машину к бордюру, давая дорогу. – Заряженному танку в дуло не смотрят, пусть едет. Возможно, кто-то поехал говорить правду.
– Как это?
– Правду лучшие всего говорить из танка… Ничего, главное, чтобы в танке за рулем не женщина.
Торкесса фыркнула, отвернулась. Мы проехали мимо огороженной желтыми лентами широкой площади вокруг элитного гиперуниверсама, оттуда доносится стрельба, я притормозил, чтобы не врезаться в зевак, даже на проезжую часть повыходили, глазеют, это не Америка, где все дисциплинированно разбегаются. У нас как на представление в цирке сбегаются, помню, на штурм Белого дома пришли смотреть тысячи, жен и детей привели, на пули и осколки никто внимания не обращал, туда же сразу подтянулись пирожники и продавцы мороженого, бизнес есть бизнес. Сейчас тоже, чую, сюда спешат продавцы пиццы и гербалайфа.
– Что там случилось? – спросила торкесса.
Я присмотрелся к подкрадывающимся фигурам, ведут непрестанную стрельбу, а с крыши гиперуниверсама сыпятся, как горох, сотнями и даже тысячами люди с трехстволками в руках и ушанками на бритых головах. Такие же точно, только визжащие и со злобными перекошенными лицами, подпрыгивают под выстрелами и падают на спину возле входа в гиперуниверсам, куда целеустремленно продвигаются люди с красивыми благородными лицами, все из себя, с осанкой и благородством в движениях, в пятнистых комбинезонах и плотно подогнанных бронежилетах.
– Все то же, – прорычал я зло.
– Ну скажи!
Я сказал еще злее: