«Если беда придет в Милберн, то не из Холлоу».
Беда пришла, и началась она именно здесь, с середины октября, пятьдесят лет назад.
Они вышли на слабый свет уличного фонаря. Рики осмотрелся вокруг, на три одинаковых кирпичных дома, расположенных вдоль улицы.
— Здесь.
— Который из них?
— Не знаю, — Рики покачал головой, отчего с его шапки осыпался снег. Он присмотрелся сперва к левому зданию, потом к среднему и указал рукой, в которой держал нож, на окна третьего этажа. На них не было занавесок, одно приоткрыто.
— Там квартира Эдварда.
Фонарь над ними погас и стало почти темно.
Дон смотрел на окна, будто ожидая увидеть в одном из них усмехающееся лицо; страх снова подкрался к нему.
— Ну вот. Буря наконец-то оборвала провода, — сказал Рики. — Вы боитесь темноты?
Они боялись того, что в темноте.
Дон толкнул входную дверь, и они вошли в вестибюль. Там они стряхнули снег с шапок и пальто, тяжело дыша и молча. Рики прислонился к стене: похоже, он не мог подниматься.
— Пальто, — прошептал Дон, боявшийся, что замерзшая верхняя одежда будет стеснять их движения. Он расстегнул пальто, снял его, размотал шарф, пахнущий мокрой шерстью. Питер тоже разделся и помог Рики.
Дон посмотрел на их белые лица, думая, смогут ли они отыграть этот последний акт. У них было оружие, покончившее с братьями Бэйт, но они очень ослабли.
— Рики.
— Минутку, — Рики тяжело вдохнул и выдохнул. Его рука дрожала, когда он вытирал лицо. — Идите вперед, а я уж поплетусь сзади.
Дон взял топор; Питер, идущий следом, протер рукавом лезвие ножа. Они начали подниматься. Дон оглянулся — Рики по-прежнему стоял у стены, закрыв глаза.
— Мистер Готорн, может, вы останетесь здесь? — прошептал Питер.
— Ни за что на свете.
Они преодолели первый пролет. Когда-то по этим ступенькам поднимались и спускались пятеро молодых людей, ровесников века. И по этим ступенькам поднималась женщина, ставшая для них роковой, как для него, Дона, Альма Моубли. Он дошел до последнего пролета и взглянул наверх. Он ожидал увидеть пустую темную комнату, может быть, засыпанную снегом…
То, что он увидел вместо этого, заставило его отпрянуть. Питер посмотрел туда же и кивнул. Вскоре к ним подоспел и Рики.
Из— под закрытой двери лился зеленый фосфоресцирующий свет.
Они молча поднялись наверх.
— На счете «три», — прошептал Дон, поднимая топор.
Питер и Рики кивнули.
— Раз. Два. Три!
Они вместе навалились на дверь, и она рухнула. Все трое услышали одно и то же слово, но для всех оно звучало по-разному. Это слово было:
«Привет!»
Дон Вандерли очнулся, услышав голос брата. Его окружали мягкий свет и знакомые звуки большого города. Ему было очень холодно, хотя стояло лето. Нью-йоркское лето. Он сразу узнал, где находится.
На восточных Пятидесятых, недалеко от кафе, где они всегда встречались с Дэвидом, когда он прилетал в Нью-Йорк.
Это была не галлюцинация. Он действительно был в Нью-Йорке, и стояло лето. Он почувствовал в руке что-то тяжелое. Топор. Но зачем? Он опустил топор на землю.
— Дон, очнись! — позвал его брат.
Да, у него был топор… они видели зеленый свет… дверь открылась…
— Дон!
Он поглядел вперед и увидел знакомое кафе. За одним из столиков на веранде сидел Дэвид, выглядевший здоровым и загорелым. Он был в легком синем костюме и темных очках.
— Эй, очнись!
Дон протер лицо замерзшей рукой. Нужно не показаться Дэвиду смущенным — он пригласил его на ленч, он хочет ему что-то сказать.
Нью— Йорк?
Да, это Нью-Йорк и его брат Дэвид, радующийся встрече с ним. Дон оглянулся на тротуар. Топор куда-то исчез. Он пробежал между машин и обнял брата, чувствуя запах сигар и хорошего шампуня. Он был здесь, живой.
— Что с тобой? — спросил Дэвид.
— Меня здесь нет, а ты мертв, — вырвалось у него.
Дэвид, казалось, сконфузился, но быстро скрыл это улыбкой.
— Лучше садись, братишка. И не говори так больше.
Дэвид взял его за локоть и усадил на стул под большим зонтом от солнца.
— Я не… — начал Дон. Он чувствовал сиденье стула, вокруг шумел Нью-Йорк, на другой стороне улицы горела золотом вывеска французского ресторана. Даже его холодные ноги подтверждали, что тротуар раскален.
— Я заказал тебе отбивную, — сказал Дэвид. — Не думаю, что ты захочешь каких-нибудь изысков, — он взглянул на него через столик. Очки скрывали его глаза, но все его лицо излучало доброжелательность.
— Костюм тебе нравится? Теперь ты выписался и сможешь сам купить себе, что захочешь. Этот я нашел у тебя в шкафу. — Дон посмотрел на свой костюм: оттенка загара, с галстуком в коричневую и зеленую полоску и светло-коричневыми туфлями. На фоне элегантности Дэвида он выглядел немного неряшливо.
— Ну что, скажешь, я мертв? — спросил Дэвид.
— Нет.
— Ну слава Богу! Ты заставил меня поволноваться. Помнишь хоть, что случилось?
— Нет. Я был в больнице?
— У тебя случился нервный срыв. Еще немного — и пришлось бы покупать тебе билет в один конец. Это случилось, как только ты закончил свою книгу.
— «Ночной сторож»?
— А какую же еще? Ты начал нести что-то насчет того, что я мертв, а Альма — это что-то ужасное и таинственное. Странно, что ты ничего из этого не помнишь. Ну теперь все это позади. Я говорил с профессором Либерманом, и он обещал взять тебя осенью на работу — ты ему понравился.
— Либерман? Не он ведь сказал, что я…
— Это было до того, как он узнал о твоей болезни. Во всяком случае, я забрал тебя из Мексики и поместил в частный госпиталь в Ривердейле. Оплачивал все счета, пока ты там был. Отбивная сейчас будет, а пока выпей мартини.
Дон послушно отпил из стакана: знакомый терпкий вкус.
— А почему мне так холодно?
— Остаточный эффект. Они сказали, что это продлится день или два — холод и плохая ориентация.
Официантка принесла их заказ. Дон позволил ей забрать его бокал с мартини.
— Да, тебя пришлось лечить основательно, — продолжал его брат. — Ты решил, что моя жена монстр и убила меня в Амстердаме. Доктор сказал, что ты не мог смириться с тем, что потерял ее, и поэтому так и не приехал сюда, когда я тебя звал. Ты вообразил, что описанное тобой в романе — реальность. Когда ты отослал книгу своему агенту, то засел в гостинице, не ел, не мылся, даже в сортир не выходил. Пришлось мне ехать за тобой в Мехико-Сити.