— Не знаю, — Константин осторожно покосился на свою жену, — боюсь, что на фоне общего безобразия такое возможно.
Ирина, до сих пор не принимавшая участия в разговоре, с громким стуком поставила чашку на блюдце.
— Не понимаю, о чем вы говорите. Я допускаю, какие-то хулиганы могут поймать человека на улице и затащить его в подвал. Но пусть мне объяснят, кто будет делать операцию, те же хулиганы в том же подвале? — она откинулась на спинку стула и устремила возмущенный взгляд на адвоката, выжидая, пока он осознает всю несостоятельность своих предположений.
— Неужели нельзя найти врача? — робко спросил он.
— Нет, такого врача найти невозможно, — отрезала Ирина.
— В Италии операция пересадки стоит около миллиона долларов, а в «Пигмалионе» — в несколько раз дешевле. Значит, хирург получает за операцию от десяти до двадцати тысяч долларов, — заметил Александр Петрович, обращаясь к своей кофейной чашке.
— Это неважно. Все равно, такого врача найти невозможно, — последовал решительный ответ.
— А если врач получает уже труп?
— Что ты несешь, Александр? — Ее терпению пришел конец. — Ни один врач не станет работать с трупом, который взялся неизвестно откуда. И что толку в нем, если это просто труп? Ведь донор должен пройти обследование, нужна группа крови, совместимость белков и еще масса данных. Все гораздо сложнее, чем ты думаешь. Выкинь из головы эту чепуху.
— Твои замечания, несомненно, резонны, — вздохнул Александр Петрович, но опасаюсь, несложно найти обходные пути.
Все молчали. Ирина положила на свою тарелку основательный кусок торта и занялась им с полной сосредоточенностью, давая понять, что с темой трансплантации покончено.
Чтобы несколько разрядить атмосферу, Карина решила перевести разговор в более отвлеченное, общефилософское русло:
— То, о чем ты говоришь, Александр, по сути — форма каннибализма. Это очень странно, человечество редко возвращается к пройденному. А тут выходит, человек, как сто тысяч лет назад, снова становится охотничьим животным… Странно.
— Ну, видишь ли, дорогая, — уловив замысел жены, адвокат попытался ее поддержать, — морской котик тоже до поры до времени не знал, сколько стоит его шкурка.
— А мой друг говорит, что в обществе потребления людям необходимо постоянно чувствовать опасность, — неожиданно брякнула Клава, — иначе они превращаются в сонных свиней.
Ирина, которая была занята перемещением в свою тарелку очередного куска торта, оставила его в покое и с любопытством воззрилась на Клаву:
— Он у тебя что, чокнутый? Интересно, чем он, твой дружок, занимается?
В глазах Клавы появился темный блеск, а губы напряглись и чуть приоткрылись. Александр Петрович подумал, что если ей подставить сейчас палец, она его укусит.
— Мой друг не чокнутый. А занимается он тем, что сытому обывателю не по уму. — Клава выразительно поглядела на тарелку Ирины.
— И что же, — спросила та с угрожающим спокойствием, — сколько ты видишь здесь сытых обывателей?
Клава, внезапно успокоившись, оглядела присутствующих и стены комнаты слегка удивленным взглядом, словно только что проснулась.
— Нет, здесь не вижу, — тихо сказала она.
Дальнейший разговор не клеился, и гости вскоре откланялись. Клава молча удалилась в ванную, Карина занялась мытьем посуды, и Александр Петрович мог спокойно обдумать полученную информацию. В основном Ирина была права. Разумеется, ее убеждение, что не существует врачей, готовых сотрудничать с преступниками, крайне наивно. В любой профессии всегда можно найти людей, которые за хорошие деньги сделают что угодно. Но чтобы такое предприятие, как «Пигмалион», могло процветать, в нем должны работать хирурги с именами, специалисты высшего класса, а такие люди, как правило, последовательно и тщательно избегают сомнительных ситуаций.
Размышления адвоката прервала пришедшая из кухни Карина:
— Ты бы успокоил Клаву, видишь, как она нервничает. Скажи ей, что согласен взяться за ее дело.
— Но, дорогая, — обиделся он, — мне не хочется за него браться, я не жду от него ничего, кроме неприятностей. Ты же знаешь, чутье меня редко подводит.
— Да, — ты прав… ты, безусловно, прав, — в ее голосе звучало смущение, — но, видимо, мне самой придется заняться расследованием, — увидев в его глазах панику, она ускорила речь, чтобы он не успел ее перебить, — ты не представляешь, какое значение придается в Армении родственным связям, даже самым далеким. Отказать в помощи родственнику, независимо от обстоятельств — величайший позор, — она виновато улыбнулась и развела руками, — как говорится, ничего не поделаешь: национальный обычай.
— Похоже, ты не оставляешь мне выбора, — произнес он ворчливо.
Когда гостья, с мокрой головой и печальными глазами, выплыла из ванной, Александр Петрович торжественно объявил:
— Не буду тебя больше томить, Клава. Я все обдумал и готов заняться поисками твоей почки.
— О, Сандро! — просияла Клава и бросилась ему на шею, не обращая внимания на то, что ее халатик полностью распахнулся. — Завтра мы с тобой составим контракт, и у тебя будет хороший гонорар.
— Что ты говоришь? — возмутилась Карина, заботливо застегивая на ней халатик. — Какие контракты между родственниками?
— Нет, нет, это обязательно! Я уважаю чужой труд, а хорошая работа бесплатной не бывает.
— Ну ладно, — улыбнулся адвокат, — мы составим контракт на словах, устно.
— Я так боялась, Сандро, что эти люди уговорят тебя не помогать мне. По-моему, я им совсем не понравилась.
— Тебе показалось, Клава. Они оба добрые люди.
— Может быть. Но они смотрели на меня так, будто хотят… — она наморщила лоб и щелкнула пальцами, — вывести меня на чистую воду.
Еще раз облобызав адвоката и Карину, Клава упорхнула в свою комнату, и в доме стало тихо.
Александр Петрович уже засыпал и даже видел какой-то сон, когда раздался телефонный звонок. Спросонья он не сразу сообразил, с кем разговаривает — это был Константин.
— Я подумал, что тебе это нужно знать, Александр. Твоя родственница не собирается делать никакой трансплантации.
— Постой, постой… Почему ты так думаешь?
— Я не думаю, а знаю. Иначе не стал бы тебя беспокоить.
— Но тогда почему… зачем ей тогда почка?
— Не знаю, зачем. Но себе ее пересаживать она не собирается.
— Откуда ты знаешь?
— Ты видел, какими дозами она употребляла горчицу и перец? Ни один почечник не будет так себя вести. Но это не главное. Когда человек решается на операцию, даже самую пустяковую, и, тем более, когда говорит о ней, у него появляется специфическое выражение глаз. Его трудно описать словами… это и решимость, и сосредоточенность, и отрешенность… Она не собирается оперироваться.