— Влажность, температура и прочее. Они для специалистов. Вас касаются только эти две. Да и то в крайнем случае. Все? Больше нет вопросов?
— Мы сегодня, наверное, тоже уедем, — сказал адвокат, — где оставить машину?
— Поедете «стрелой»? Вас отвезут на вокзал.
— Прощайте, полковник. Желаю удачи.
— Я тоже, — буркнул Багров, кивнул Карине и резко взял с места.
До самолета Клавы оставалось около трех часов, и времени хватило только на то, чтобы заехать за ее вещами и наскоро пообедать. Дома, невзирая на бурные протесты Карины, Клава вручила адвокату его гонорар, оговоренный ею ранее — чек на десять тысяч. В скупости ее упрекнуть было невозможно.
По пути в Шереметьево, не особенно таясь, их сопровождала машина, и в самом аэропорту за ними присматривали два незнакомца, причем они, в отличие от других провожающих, были пропущены на летное поле.
— Надо же, как полковник печется о безопасности Клавы, — удивилась Карина.
— Думаю, ему начихать на Клаву. Он печется о благополучной доставке контейнера по назначению.
— А зачем ему это? Ведь главное у него в руках: вещественное доказательство, почка, плюс вся криминальная цепь ее добычи, и притом отлично документированная.
— Все верно. Но у него есть своя игра с Интерполом, и тем, вторым, контейнером, он расплачивается с ними. Ручаюсь, он помечен таким букетом изотопов, что теперь его можно найти хоть на дне морском.
— Почему ты не предупредил Клаву?
— Какая польза? Изменить она ничего не сможет, а вести себя естественно ей будет трудно, в компании террористов это опасно. И еще, знаешь — чем скорее ее приятель, как его, Бурчи, окажется за решеткой, тем лучше для Клавы. Рано или поздно, он ее крупно подставит.
— Ты, наверное, прав. Но все это беспокойно и страшно.
Вечером, когда после прощального ужина хозяева дома вышли проводить Самойловых к машине, в ней уже, на месте водителя, сидел Коля. Он отвез их на вокзал, в нескольких шагах позади них проследовал на платформу и, стоя поодаль, дождался отхода поезда.
— А о нас он зачем печется? Вряд ли он может нами с кем-нибудь расплатиться, — засмеялась Карина, наблюдая в окно, как увешенная огнями Останкинская башня уплывает назад.
— Не знаю. Возможно, мы для него — важные свидетели. К тому же он непрерывно плетет какие-то сети — может, в них нам уготована своя роль… Не знаю.
По приезде в Петербург об этом разговоре не вспоминали. Жизнь вошла в обычную колею, Карина занялась организацией выставки каких-то авангардистов, и Александр Петрович стал надеяться, что она постепенно забудет о «троюродной кузине» и ее рискованных связях. Но вскоре он заметил, что Карина стала включать программы новостей значительно чаще, чем у них было заведено, и даже заглядывать в газеты, чего раньше вообще никогда не делала. Он-то сам газеты просматривал регулярно.
И все-таки они оба прозевали ожидаемое событие по той простой причине, что российская пресса почти не уделила ему внимания. Они получили по почте конверт, естественно, без обратного адреса, с газетной вырезкой. В коротенькой заметке сообщалось, что десятого ноября в Милане был арестован один из лидеров итальянской ультралевой организации «Тяжелые шаги» Витторио Бурчи. В перестрелке перед арестом он был тяжело ранен, отчего и скончался в тюремном госпитале. На полях заметки имелась надпись: «Коммерсант, 11 ноября».
— Узнаю педантизм нашего друга, — хмыкнул адвокат, — но заметь, как ловко работают: его арестовали, а не убили. И арестован, и мертв — сплошные плюсы.
— Ты полагаешь, это сделано с расчетом?
— С точнейшим. У них нет смертной казни. Как только такой красавец садится в тюрьму, начинается бесконечная цепочка варварских акций с захватом заложников, и пока он жив, хлопот не оберешься.
— Но посмотри: ни про Клаву, ни про почку — ни слова.
— Думаю, не случайно. Насколько мне известно, «Тяжелые шаги» убирают газетчиков, которые суют нос в их дела.
Карина не поленилась позвонить в Ереван, и на вопрос, как дела у Клавы, получила стереотипный ответ: «Девочка здорова и у себя в Италии скоро выходит замуж».
Соседи Самойлова затеяли ремонт. Целыми днями за стенкой раздавалось постукивание и слышался визг пилы.
— Странно, — виновато улыбаясь, сказала Карина, — у меня этот шум вызывает беспокойство, хотя вроде бы дело житейское. И еще, я почему-то вспомнила, что ты давно не чистил пистолет. Это непорядок.
Не согласиться с этим было нельзя, и адвокат, разложив на столе газету, занялся чисткой и смазкой оружия, добросовестно, но без большого энтузиазма. Обладая рациональным складом ума, он тем не менее был убежден, что начать ни с того ни с сего чистить оружие — верный способ накликать необходимость его применения.
А жизнь, будто нарочно складывалась так, чтобы поощрять суеверия Александра Петровича. Через день в девять утра раздался телефонный звонок. В такое время, как правило, Самойловым никто не звонил, и адвокат неохотно снял трубку, надеясь, что кто-то просто ошибся номером.
Он сразу узнал голос Клавы, и ощутил спиной неприятный озноб, распространившийся, пока она лепетала слова приветствия, на весь позвоночник, от шеи до поясницы, что означало высокий градус опасности. С первой же секунды он мог почти дословно предсказать всю ее речь: у нее сложности с работой в Италии, она хочет немного поработать в России, ей нужны совет и помощь хорошего юриста, то есть его, Самойлова, не говоря о том, что она успела за несколько дней безумно соскучиться по своим драгоценным родственникам.
Загнанно оглядевшись по сторонам и поняв, что путей для отступления нет, он пригласил ее приехать немедленно, наказав взять такси из числа ожидающих очереди на стоянке и не соглашаться ехать с водителями, которые будут подходить к ней сами.
Вернувшаяся из кухни Карина решила подбодрить мужа:
— Насчет того, что Клава может привести за собой хвост, не беспокойся: всем заинтересованным лицам наш адрес уже наверняка известен.
— Спасибо, дорогая, — кисло сказал Александр Петрович, — ты во всем умеешь найти приятные стороны.
Приняв ее слова на вооружение в качестве рабочей гипотезы, он тотчас, прямо с домашнего телефона, позвонил в Москву по известному ему номеру и попросил срочно передать полковнику, что троюродная кузина снова приехала в гости.
Клава, появившись, прямо с порога начала врать, настолько бестолково и неумело, что адвокату стало неловко, и он старался не смотреть ей в лицо. Карине речи родственницы тоже не понравились, и, потерпев их небольшое время, она высказалась с абсолютной прямотой, повторив, к удивлению Александра Петровича, почти дословно фразу, которую он не так давно слышал от полковника Багрова:
— Дело в том, Клава, что мы о твоих делах знаем несколько больше, чем ты сама. Ты на заметке и у Интерпола, и у нашей российской полиции. Если ты не сумеешь отделаться от связей с террористами, то в ближайшее время угодишь в тюрьму.