* * *
Верхушки деревьев зашумели под внезапным порывом ветра. Я вскинул голову, над вершинками промелькнул зеленый хвост пролетевшего дракона, посыпались листья и мелкие сучья, сердито прокричала белка, и снова все стихло. Генрих вздрогнул, приподнялся на локте, лицо непонимающее:
— Что… что случилось?
Королева залилась слезами, я сказал успокаивающе, хотя у самого мозги плавились от бешеных раздумий:
— Пока ничего не известно. Может быть, обыкновенная деза. В этом мире, как и в остальных, правда, возможна любая хрень. Все надо перепроверить. Наш крылатый друг отдохнет, поест, снова отдохнет, а потом попробует еще разок… Верно, дорогой друг?
Ворон, заглатывая кус мяса с лапоть размером, прокаркал задушенно:
— Да, раз уж надо… Понимаю, долг… для нас, мужчин, превыше…
— Ты ешь, ешь, — сказал я заботливо. — Мужчины должны есть много, а ты клюешь, как воробышек!
— Ем, — ответил польщенный ворон. — Это я хорошие манеры выказываю.
Он рыгнул, ухватил второй ломоть и, вскинув морду выше, распахнул клюв, как пеликан, заглатывающий молодого дельфина. Мясо провалилось, как в нефтетрубу, что идет по Украине, королева заботливо подала еще ломтик. Ворон вежливо поклонился и схрякал тоже, я подумал с завистью, куда это все влезает, даже при ускоренном метаболизме, которым пернатые отличаются от нас и волков, все равно жрет как военно-промышленный комплекс.
Генрих поднялся, тупо смотрел в огонь, вдруг с силой ударил кулаком по земле. На красивом надменном лице было столько горя и недоумения, что я спросил невольно:
— Что-то еще?
— Тролль, — промычал он. — Тролль, проклятый тролль… Он… Он просто… чудовище!
— Мы это знали, — утешил я. — Раз мы — герои, то чудовище — он, а не наоборот. А что в этом нового?
Он вскричал яростно:
— Нового? Да ты понимаешь, что он совершил с похищенной принцессой?
— Нет, — признался я. Вообще-то я догадывался, что можно с нею совершить, но вряд ли тупой тролль решится на нормальный, с моей точки зрения, поступок, о котором лучше промолчать. — Что?.. Под ногти?
— Он… — сказал Генрих, глаза сверкнули, по красивому лицу пробежала мимолетная судорога, лицо стало надменным и суровым, но тут же перекосилось снова. — Нет, этого я просто не понимаю! Вместо нормальной королевской свадьбы, на которую надо было пригласить соседних королей, феодалов, баронов, графов и разных контов, что в течение месяца-двух собирались бы со всех концов материка, он… он… вот сволочь!..
— А, это, — протянул я, признался: — У самого кругом идет голова, а мозги так и вовсе друг на друга лезут, хоть уже и не весна.
— Но как он мог? Как он мог просто-напросто сыграть свадьбу в присутствии народца, что был при нем?
Снова я ощутил холодок некой космической тревоги, что ли. Обычная тревога — это обычная, когда из-за кустов выглядывают оборотни, вурдалаки, дорогу загораживают зловещие рыцари Тьмы, а сверху бросаются драконы. Но сейчас снова коснулось нечто новое, необычное и совсем-совсем иное, от чего по всему телу мурашки, а холодок пробирается уже во внутренности. Тролль почему-то поступил не так, «как надо». А это грозный и очень пугающий симптом, ведь события могут и дальше развиваться не комильфо.
Холод разлился в груди, превращаясь в жидкий гелий. От внезапного страха я зажмурился. А что, если события вдруг пойдут не так, как условлено Законами, а… по простейшей логике? Как выжить в мире, где вдруг воцарятся разумные отношения?
* * *
В мучительном ожидании прошел остаток дня, наступил вечер. Небо стало страшным от потоков разлитой по нему крови. На землю пала зловещая черная тень, в лесу засверкали глаза хищных зверей. Выступили первые звезды, из-за дальних гор поднялся и выплыл на середину неба сверкающий серп луны, уже заметно раздобревший, сытый.
Наконец послышалось хлопанье крыльев, ворон упал на поляну почти камнем, с трудом уцепился за сук на коряге. Пасть его широко раскрылась, он хрипел, глаза мутные.
— Вина, — произнес он сипло. — И еще… вина…
Генрих первый поднес ему наполненную чашу, ворон благосклонно испил из рук барона, а я осторожно снял клочок пергамента. На этот раз он оказался привязан черной ниткой. Генрих схватил дрожащими руками, я едва успел перехватить на лету чашу, быстро прочел, вскрикнул и упал бездыханный.
Королева с плачем бросилась на его тело, я поставил чашу на землю, ворон тут же слетел к ней довольно бодро, а я подобрал записку. Слова расплывались в красном свете прыгающего пламени, но смысл я уловил сразу: я вас люблю, к чему лукавить, но я другому отдана и буду век ему верна. Хорошие слова, исполненные достоинства, и в то же время как бы несут в себе легкий упрек: что же ты хлебалом щелкал, я же ходила девственная и поспевшая, мог бы первым запустить в меня свое семя, я бы вынашивала твоих детей, но ты все откладывал, воевал, а нашелся мужчина, что предпочел взять сперва меня, а потом — войну, мне это даже льстит, так что смирись, я уже не твоя…
Когда Генрих начал приходить в себя, я сразу же заявил:
— Сегодня нас догонит ваша отборная сотня. Через недельку подтянется войско. Уверен, сумеем заставить тролля выдать нам вашу невесту!
— И мою сестру, — добавила королева.
— И вашу сестру, Ваше Величество.
Генрих, бледный и осунувшийся, спросил тупо:
— Но… как? Как я могу нарушить святость брака? Они успели, успели обвенчаться!..
— Да, — ответил я легко, — но что повенчано, то можно и развенчать, это раз плюнуть.
Они отшатнулись от меня, как от прокаженного. Глаза королевы расширились, смотрит с отвращением, а Генрих попросту не понял, переспросил:
— Но как же… Они же успели…
— Да кто теперь смотрит на печать ЗАГСа? — спросил и жизнерадостно. — Или изволите беспокоиться о деликатной стороне вопроса дефлорации?.. Так еще крепче вас любить будет после этого грязного, вонючего и грубого тролля!.. Увидит разницу.
Они молчали и смотрели на меня как на говорящую обезьяну. Грязную, вонючую, грубую, отвратительную обезьяну. Королева покачала головой, Генрих все еще не врубился.
— Сдаюсь, — сказал я. — Вы подумайте сами, а я пока схожу проверю насчет оленя.
Волк буркнул:
— А надо ли?
У его ног лежали с десяток толстых жирных зайцев. Томясь от безделья, переловил, похоже, на несколько миль вокруг все живое.
— Надо, — ответил я. Оглянулся на королеву и Генриха. — Ты тут побудь с ними.
И трусливо смылся за деревья, где бродил долго, давая обоим прийти в себя и осознать, что вообще-то пустячок все эти венчания и даже постельные сцены. И она дура, написала такое. Прикалывается, а он же шуток не понимает, всерьез принял! Я когда читал или смотрел в кино, как удалой гусар ворует дочь помещика, увозит в ближайшую церковь и там венчается, то папаша тут же опускает руки и вынужденно признает их брак. Да я бы на его месте тут же велел слугам выпороть гусара, пусть не думает, что церковный ритуал дает ему депутатский статус неприкосновенности, а дочь выпорол бы собственноручно. И никакого признания этого церковного брака, мало ли что пьяный попик там набормотал, он мне не указ.