Я рассказывал и рассказывал, иногда украдкой посматривал на синеющий клочок неба между зелеными ветками, Генрих наконец проговорил:
— В самом деле удивительный мир… Но никогда бы не подумал, что вы, сэр Гакорд, тоже… Я скромно улыбнулся:
— Я не привязан к хозяйству, как вы, благородный сэр. Хотя я понимаю свою прелесть в реал-таймовских стратегиях, но я человек действия, а не планирования, я по духу не переношу быть полководцем, мне нравится лично врываться в чужие крепости, рубить стражу, очищать помещение за помещением, сражать все более крутых воинов и чужих, а потом — о, счастье! — сразиться с самим хозяином, Властелином Зла…
Он спросил осторожно:
— Вы… уже с ним встречались?
Я улыбнулся скромно, очень скромно:
— Вы мне не поверите, сэр Генрих, но я с ним действительно… и не раз. Ведь Мировое Зло само по себе не имеет облика. Это нечто непобедимое всемирно-вселенское. А вот его различные воплощения на земле — да, эти имеют. Это они получают от нас звучные титулы Властелина Зла, Черного Мастера, Хозяина Ада, Темного Хозяина, хотя у каждого есть и свое имя. Пусть даже некоторые постепенно забывают и сами. Кем он был раньше?.. Почему не выбрал путь Добра?.. Кто он был — могущественный маг, что восхотел еще большего, уже не считаясь со средствами, или некогда благородный рыцарь, возжелавший власти любой ценой?.. Но теперь это абсолютно черное исчадие Тьмы, навеки погубившее свою бессмертную душу, это злобная черная тварь, что не только сеет смерть, но и загаживает все вокруг. И в конце концов мне, именно мне, придется с ним сойтись один на один.
Похоже, это прозвучало просто и одновременно торжественно-возвышенно, у костра воцарилась минута молчания. Я первый, как и положено, задвигался, после чего послышались вздохи, в костер полетели палочки, сэр Генрих изволил взять прутик и пошевелить угольки, а королева привычно достала мешок и выкладывала на расстеленную скатерть хлеб, сыр и ломти холодного мяса.
Волк вскинул морду, ноздри задвигались, я видел, как он втягивает длинную струю запахов, анализирует, воссоздает облик всего леса на полмили вокруг.
— Два оленя в сотне шагов к северу, — сообщил он. — И небольшое стадо свиней чуть дальше…
Королева сказала живо:
— Здесь пока хватит!.. Пока разогреем, наш милый ворон вернется.
— Да-да, — сказал и сэр Генрих торопливо. — Сейчас не стоит.
Я отложил лук, все верно, ворон никому не отдаст записку, ревниво следит за соблюдением вассальных отношений, а сэр Генрих для него не является даже спутником героя. На этой высокой должности они с волком.
Мы закончили завтрак, королева заботливо вытряхнула скатерть в кусты, демонстрируя хорошие манеры, Генрих не находил себе места, изорвал все волосы, разодрал на себе дорогие одежды, а слезами залил всю рощу, ворон пролетел над деревьями, как крылатая ракета, уже освоился, сделал стремительный круг, не столько по необходимости, сколько бахвалясь умением закладывать виражи, но вниз пошел косо, задевая ветви, сразу плюхнулся на корягу.
— Наконец-то! — воскликнул Генрих.
Правая лапа ворона от сустава забинтована в тонкий пергамент, хорошо, подумал я с облегчением, что мы не в Шумеро-Вавилонии, пришлось бы ворону таскать каменные стелы. Генрих уже протянул руку, ворон изготовился раздробить пальцы наглеца мощным клювом, я сказал торопливо:
— Всем спокойствие!.. Письмо сниму я, и только я. Но прочтет его сэр Генрих, это послание личное, как я понимаю. Пользуясь случаем, хочу выразить негодование по поводу тех сволочей, что публикуют личные письма Пушкина, Толстого, Хэма и даже Васи Пупкина. Личное, оно и есть личное!
Я поклонился и ножом осторожно прикоснулся к ниточке, на этот раз хоть и по-прежнему шелковая, но красного цвета. Ворон обеспокоено следил одним глазом за огромным ножом в моих руках, которым я вчера одним взмахом распорол брюхо оленя от и до. Генрих выхватил клок пергамента из моих рук, облился горючими слезами, зарыдал, вырвал клок волос, снова зарыдал и стал покрывать написанное жаркими поцелуями.
Мы все смотрели с болью и состраданием, сердца наши, естественно, разрываются, но я все-таки промолвил осторожно:
— Сэр Генрих, еще одна слеза, и мы хрен прочтем написанное. Уже и так иные слова придется читать отпечатанными на ваших губах.
Он спохватился, опустил взор, потом взглянул подозрительно, наклонился с посланием к костру, мол, так виднее. Мы в нетерпении смотрели на его бледное измученное лицо. Сперва глаза разгорелись дивным пламенем, это он признает ее почерк, на бледных щеках проступил румянец, значит, сердце застучало чаще, а вот брови поползли наверх, застыли там ненадолго, опустились и сдвинулись над переносицей, отчего глаза заблистали странным огнем.
Внезапно он вскрикнул страшным голосом, выпрямился, разом смертельно побледнев, и… упал навзничь, как подрубленное дерево. Мы с королевой опешили, затем подбежали, подняли и уложили рядом с костром. Королева сама побледнела, смотрит в ужасе, если бы знала о приведении в чувство искусственным дыханием рот в рот, уже бы присосалась, как пиявка, но сейчас только сложила руки на груди ковшиком и возвела очи к проплешине синего неба.
— Господи, — пролепетала она. — Не дай умереть этому славному рыцарю, который умеет так чисто и преданно любить! Это такая редкость среди мужчин…
— Не умрет, — заверил я. — Всего лишь простой обморок! Обычное дело для героев-рыцарей.
— Но он весь бледный и холодный, как мертвец!.. Колдовство…
— Сейчас узнаем, — ответил я быстро. — Я в таких колдовствах тоже умелец.
Размокший пергамент едва не расползался на ладони, я всмотрелся в полустертые буковки, прочел, не понял, прочел еще раз:
— «Свадьба была неделю назад. Он взял меня в жены».
Королева, склонившись над рыцарем, повернула ко мне голову:
— Что?.. Что там написано?
— Не понимаю, — ответил я растерянно.
— Но писала моя сестра?
— Гм, скорее невеста этого барона. Правда, бывшая.
— Что… что это значит?
— Здесь написано, что Катарган взял ее в жены. Свадьба уже состоялась.
Королева побледнела, как и Генрих. Мне показалось, что вот-вот рухнет в обморок.
— Это… невозможно, — прошептала она.
— Да, — согласился я растерянно, — просто немыслимо.
— Этого не могло быть, — повторила она. — Как это без полугодовой подготовки к свадьбе?
— Хотя бы двухмесячной, — сказал я горько. — мы бы как раз успели!.. Прямо во время венчания за миг до… ключевого момента, когда будет уже нельзя вспять, вырвали бы ее из-под венца! А сейчас… я просто не понимаю… Все как-то кувырком, вверх тормашками, карты спутаны.