Фиглер разорвал каталог, даже не взглянув на него:
— Смит! Тьфу! Я могу достать точно такой же товар вдвое дешевле. И потом, чем плохи подержанные маты с новыми чехлами? Зачем тебе обязательно новые?
— А мебель…
— Предоставь это мне. Лучше побеспокойся о борцах.
— Я могу найти хороших парней по дешевке.
— Зал?
— Для начала снимем «Олимпию» в Марилебон.
— Персонал?
— Я говорил с ребятами. Никаких проблем. Слушай, а как мы себя назовем?
Фиглер пожал плечами — это его не заботило.
— Фабиан и Фиглер.
— Тьфу!
— Фиглер и Фабиан?
— Тьфу!
— Чемпионы Фабиана!
— Годится.
— Звучит неплохо, а? Чемпионы Фабиана. Клянусь Богом, — восторженно вскричал Фабиан, — звучит просто здорово!
— Ладно, пусть будет «Чемпионы Фабиана».
Мимо их столика прошла девушка.
— Эй, привет, Ви! — крикнул Фабиан.
— Привет, Гарри, — отозвалась она. Это была высокая, худая рыжая девушка в черном кружевном вечернем платье. Под густым слоем румян таилась мертвенная бледность лица ночной птички — бледность, порожденная затхлой атмосферой танцзала, насыщенная сизым табачным дымом и испарениями разгоряченных тел, где хриплые звуки джаза крадут румянец с женских щек. — Слушай! Слышал новую шуточку? — У нее был необычный, высокий голосок, щебечущий, как у птицы. — Тук-тук!
— Это кто? — спросил Фабиан.
— Конь в пальто.
— Кто?
— Конь в пальто, детка, приехал старый молоковоз!
— О-о-о! — простонал Фабиан. — Ладно, ты где сейчас работаешь?
— В «Серебристой лисе».
— Новый клуб?
— Миленькое местечко, Гарри. Приходи как-нибудь навестить меня. Хи-хи-хи!
— А кто владелец? — осведомился Фабиан.
— Фил Носсеросс.
— Оркестр ничего?
— Чудесный.
— А почем у них выпивка?
— Тридцать пять шиллингов за бутылку скотча.
— Грабеж! — возмутился Фабиан. — Ну, я, может, как-нибудь зайду. Дай-ка мне карточку.
Ви протянула ему карточку: «КЛУБ „СЕРЕБРИСТАЯ ЛИСА“, Лестер-Мьюз, Лестер-сквер».
— Просто скажи, что ищешь меня, Гарри.
— Хочешь, заглянем туда? — спросил Фабиан, вертя в руке карточку.
— Нет, спасибо.
— Ну, как тебе «Чемпионы Фабиана», а, Фиглер?
— Я уже тебе сказал. Сойдет.
— Ну а как насчет твоего имени?
Фиглер рассмеялся.
— Моего? Моего имени? Да ладно, забудь о моем имени.
— Надо заказать карточки. Боже мой! «Чемпионы Фабиана»! Черт, надо выпить.
— Грейпфрутовый сок, — сказал Фиглер.
— А ты, Ви?
— Джин с лаймом.
Анна Сибирь приняла заказ.
— Нет, а ты все-таки уверен, что не хочешь, чтобы твое имя было в названии? — спросил Фабиан.
— Пускай все лавры достанутся тебе, мне бы только увидеть деньги, — ответил Фиглер, потягивая грейпфрутовый сок со сдавленным бульканьем захлебывающегося человека. — Уф!.. Буль-буль!.. Ладно, мне пора. У меня был тяжелый день. Я устал. Жди меня здесь завтра в двенадцать, и мы вместе пойдем смотреть место.
— Половина двенадцатого! — воскликнула Ви, посмотрев на часы. — Мне пора на работу. Ты идешь, Гарри? Это и правда чудесное местечко.
— Нет, не сегодня! Я иду спать. Я тоже порядком вымотался. Завтра вечером, детка, сегодня никак.
Фиглер направился к станции метро «Лестер-сквер».
— До свиданья.
— До встречи, Фиглер.
С Крэнборн-стрит была видна площадь Лестер-сквер, чьи неоновые огни полыхали во тьме, словно диковинный багряный цветок на посеребренном стебле.
— Тук-тук, — сказала Ви.
— Кто там? — проговорил Фабиан с мученической гримасой.
— Агата.
— Какая Агата?
— Агата, которая знает, что тебя кое-кто надувает! Хи-хи-хи.
— Ладно, отвяжись! — проворчал Фабиан.
Они расстались.
Пробило час ночи. Потом два. Фабиан спал сном праведника, свернувшись калачиком в своей огненно-красной пижаме.
Три.
«Чемпионы…», — пробормотал он во сне.
— Ох… — вздохнула Зои, предаваясь печали, затерянной в тайных закоулках ее сознания.
Четыре.
Ночь была холодна, и луна не светила на небе. Только одна далекая голубая звездочка мерцала во мраке.
Так пускай же ее ледяной свет всегда освещает наш путь, путь одиноких странников, потерянных в этом бесприютном и жестоком мире.
Четыре.
Из темного дверного проема небольшой лавчонки донесся глубокий, протяжный, вибрирующий звук, рожденный страстью, бушующей в самой глубине кошачьей души:
— Мяу! Уааа-яяяяу!.. Мяяяяу!.. Яу! Яу!..
Посреди улицы сидела невзрачная серая кошка с весьма надменным видом, а вокруг нее ходил кругами огромный толстый котище, черный, как сама ночь. Чуть поодаль понуро стоял маленький черный котик с белыми лапками.
— М-мяу? — предложил черный здоровяк.
Серая кошечка презрительно пожала плечами.
Маленький черно-белый котик тоже пустил пробный шар:
— Мрр-рау?
Серая кошечка принялась вылизывать подмышки.
— Кррр! — зашипел черный котище. Два кота вызывающе воззрились друг на друга.
— Кххчщ! — выругался черно-белый, замахиваясь правой лапой. Через секунду они уже катались по земле, сцепившись в один мохнатый клубок и неистово вопя. Грозно залаяли собаки, услыхав пронзительные вопли своих извечных врагов. Ночную тишину разом прорезал хор злобных голосов, захлебывающихся от ненависти. Собаки, просыпаясь, вторили друг другу, и их лай, словно круги по воде, разнесся на мили вокруг — по всему Городу, по всей земле. В ночи хорошо слышны даже легкие шорохи, а у собак, как известно, отменный слух; слепо вторя друг другу, собаки из Лендс-Энд, [13] Дувра, Кардиффа, Барроу-ин-Фернесс, [14] Халла, [15] Глазго, из самых дальних деревушек на севере захлебывались лаем, и этот хриплый, надрывный лай перебудил людей по всей стране. Десятки тысяч мужчин вскакивали с постелей с криком: «Фу! Лежать!» Десятки тысяч женщин будили мужей, испуганно шепча: «Воры! Грабители!»