— Гарри, — сказал Фиглер, — Душитель хочет спать.
— Ну так уложи его в постель.
Фиглер поднялся из-за стола:
— Я пошел. Позвоню тебе завтра утром.
— Попридержи язык, Джо, а не то я тебя в порошок сотру! Я маленький, да удаленький! Я тебе ноги отрежу и завяжу на шее бантиком… Слыхал об Аль Капоне? Так вот…
— Слушай, Гарри, я уже сыт по горло этой белибердой! Я расторгаю наш контракт.
— Не желаете ли шоколаду? — спросила девушка.
— Джо, — проговорил Фабиан заплетающимся языком, — я куплю тебе большущую коробку шоколада.
— Ну его к черту!.. Слушай, Гарри, я последний раз спрашиваю: ты отдашь мне деньги до завтра? Если нет, можешь убираться ко всем чертям.
— Ты же мой дружок! — икая, воскликнул Фабиан. — Слушай, вот чудесная идея для песни: «Эй, дружок, дай пирожок…» Здорово, правда? Ладно, Джо: вот, держи. — Он достал из нагрудного кармана пачку банкнот. Фиглер пересчитал деньги.
— Пятьдесят. А где остальные, Гарри?
— Ай, отвали!
— Ладно, но я тебя предупредил! До завтра! Пошли, Душитель.
— Честный Джо Фиглер, — проговорил Фабиан, — ни разу в жизни никого не надул… Эй, Джо, хочешь плюшевого мишку?
— Хватит валять дурака. Пошли, Душитель.
Три бокала шампанского оглушили Душителя посильнее, чем удар кувалды. Он поднялся и, покачиваясь, как сомнамбула, последовал за Фиглером.
— Ой, Гарри… — начала Ви.
— Отвяжись, — отрезал Фабиан. Его американский акцент осыпался, словно старая штукатурка — вместо гнусавых заокеанских модуляций прорезался характерный говорок кокни.
— Миленькие игрушечки для вас, — проговорила девушка, держа в руках пучеглазого купидончика с зеленым луком.
— Хочешь игрушку, Хелен?
— Не откажусь.
— Два фунта, — нагло сказала девушка.
— Идет, — согласился Фабиан.
— О Гар-ри! — воскликнула Ви. — А мне ты купишь сигареток?
— Нет… Я куплю сигареток моей мал-ленькой Хелен, а тебе — нет… Поняла?
— Турецкие? — Девушка сняла с подноса огромную позолоченную шкатулку с инкрустацией в виде цветочного узора, украшенную двумя черными набалдашниками, львиной головой и кисточкой из искусственного шелка.
— Это особенные, сэр, для настоящих леди, с розоватым фильтром — три фунта…
В самой глубине сознания Фабиана промелькнула мысль: «Идиот! Пускаться во все тяжкие, рисковать своей свободой, чтобы раздобыть эти несчастные сто фунтов, а потом выбросить их вот так, можно сказать, псу под хвост!»
— К черту! — заорал Фабиан. — Три фунта за сигареты! Что я, дурак? Пошла отсюда, чего привязалась?
— Ну-ну, не надо докучать джентльмену, если он не может себе это позволить, — во всеуслышание объявил Носсеросс, — покажи ему что-нибудь за пару шиллингов.
— Что-о?! — взревел Фабиан. — Не могу себе это позволить? Я? Я?! Вот, гляди! — Он вытащил из кармана все свои деньги и, зажав их в вытянутой руке, замахал ими в воздухе. — Да у меня миллион долларов! У меня тысяча фунтов! Давай сюда свои сигареты!..
— А мне? — жалобно спросила Ви.
— Ах тебе?! Да иди ты к черту!.. Ик… Ох…
— Может, мне вообще уйти? — пролепетала Ви, чуть не плача.
— Бедненькая, — растроганно проговорил Фабиан. — Вот, держи-ка, — он достал из жилетного кармана две сигаретные карточки [24] и маленькую железную свастику, — на этих карточках счастливые номера. Я бы ни за что не расстался с таким талисманом, даже за пятьсот тысяч фунтов, но теперь дарю его тебе, так что держи…
— Два фунта три шиллинга, сэр, — сказал Адам, открывая бутылку виски.
— Вот тебе, приятель, три фунта… Сдачи не надо. Налей мне полный стакан. Слушай, олух, хочешь иметь тысячу фунтов в неделю? Если да, то приходи ко мне в клуб… Я сделал Душителя тем, кто он есть сегодня… Один его удар стоит по меньшей мере сотню… О-ох, мои кишки! Такая изжога! Черт, я забыл, заплатил я тебе или нет? — Он отсчитал еще два фунта и добавил три шиллинга серебром.
— Но…
— Ладно-ладно, — проговорил Носсеросс, появляясь из-за плеча Адама, — каждый может забыть. Все правильно, Адам.
— Так… О чем это я говорил? — спросил Фабиан.
— Что-то об игрушке, — напомнил Носсеросс. — По-моему, вы спрашивали девушку, не хочет ли она игрушку.
— Чудесная черненькая куколка, — сообщила разносчица шоколада, протягивая набивную негритянку в розовой набедренной повязке, — две гинеи.
Фабиан оцепенел. Он ничего не видел, кроме стакана с виски, и в его глазах этот стакан превратился в дюжину мыльных пузырей. Он попытался отмахнуться от них, задел бутылку с виски, она упала на пол и разбилась. Фабиан на мгновение прикрыл глаза, собираясь с мыслями, лихорадочно прокладывая путь к последней цитадели сознания.
— Выпивку! — заорал он. — Выпивку-у! Я всех угощаю! Всех! Принесите мне выпить! Выпивку, живо!
— Адам, — сказал Носсеросс, — принеси мистеру Фабиану пару бутылочек нашего особенного шампанского.
Адам прошел через зал, задевая плечами танцующих; ему казалось, что происходящее с ним — какой-то сон. Тем не менее его карманы были полны денег. У Хелен, сидевшей за столиком с позолоченной шкатулкой и игрушками, было то же ощущение нереальности происходящего. Она окидывала взглядом шумный прокуренный зал, кружившийся вокруг нее, как карусель. Адам вернулся с подносом. Его лучистые, серые, по-детски наивные глаза на мгновение поймали ее взгляд. Потом он поставил бутылки на стол и произнес равнодушным тоном:
— Четыре фунта, мистер Фабиан.
Фабиан выгреб из кармана все деньги. Теперь это была жалкая тоненькая пачечка смятых засаленных банкнот и горстка серебра. Его лицо вытянулось. Потом он пожал плечами и пробормотал: «Транжира… Вот транжира…» — и бросил на поднос четыре фунта и все оставшееся серебро. Хлопнули пробки бутылок. Фабиан проглотил три бокала «Особого шампанского»: это было самое обыкновенное игристое вино с неприятным резким привкусом. Носсеросс, Хелен, Ви, Адам и все музыканты подняли за него свои бокалы. На какой-то миг Фабиан почувствовал себя богом. Он закричал:
— А ну, сыграйте «Он ведь парень хоть куда»! Это я ее написал… — Оркестр послушно заиграл.
Пробило четыре. Разносчица шоколада принесла на подносе цветы. Носсеросс протянул Фабиану красную гвоздику со словами:
— Примите от меня этот скромный подарок.
Идиотски ухмыляясь, Фабиан засунул цветок за пазуху, между жилетными пуговицами.