— Эй, пентюх, неужели ты думаешь, я об этом ни черта не знаю?
— Ладно. Думаешь, ты умнее всех. Имей в виду, я тя предупредил. По те тюрьма плачет, Арри. Ты ведь свинья отвратная…
— Эй, полегче…
— Но ты как-никак мой…
— Берт! А ну кончай! Я тебя не знаю и знать не хочу. Ты, гад, ты что думаешь, я так надрался, что не помню, что ты со мной сделал той ночью?
— Нет, — отвечал Берт, — ты, верно, это надолго запомнишь. Я те по физии засветил — надо будет, еще схлопочешь. Я и родному папаше засветил бы, будь он таким, как ты. Я и самому Господу Иисусу засветил бы! Кто ты есть? Жалкий прихлебатель! Зои тя содержит, а ты что? Напиваешься на ее деньги да блюешь на тротуар! Жизнь ее выблевываешь на этот чертов тротуар! Эх ты, прихлебала! Будь ты мне чужой, я бы молчал. Но ты мне родственник. Ты нас всех позоришь. Я бы те башку открутил, если б знал, что это сойдет мне с рук. Да, я тя приложу и сделаю это снова; но я тя предупреждаю в последний раз — кончай с этим, найди се нормальную работу! Или уж пускайся во все тяжкие — воруй, грабь, убивай — все что угодно, только не сиди на шее у бабы!
— Эй, ты, а ну заткнись! — зарычал Фабиан.
— Сам заткнись, дай мне договорить! Кончай это дело! Ты уже весь насквозь прогнил! От тя воняет! — Берт потянул носом. — Ага, воняет деньгами шлюхи. Вонючей тухлятиной. Понял?! Ишь, заставляет бабу шляться по улицам, чтобы брильянтин для волос покупать! А ведь в детстве ты был хороший мальчик. Просто золото, пока вконец не обленился. А теперь посмотри на себя!
— Ну и что? Сам на себя глянь! — огрызнулся Фабиан. — Погляди на свои брюки! На свои ботинки! Шляешься по улицам со своей дурацкой тележкой: «Налетай! Налетай!» И что толку? Твоя старуха ходит в грязных лохмотьях, легавые тебя гоняют отовсюду, а твои щенки так и вообще голоштанные…
— Да пусть лучше мои ребята в сточной канаве окажутся в чем мать родила, чем когда-нить их старику придется глаза от людей отводить да прятаться по подворотням, чтобы кто-нибудь да не крикнул ему: «Эй ты, альфонсик!»
— Еще одно слово, и я тебе врежу! Разрази меня гром, ты у меня схлопочешь!
— Ты? Ни черта ты мне не врежешь. Я знаю, что я прав. Понял? Эта жизнь превратила тя в червя. А еще несколько лет назад ты был орел! Но ты ся опозорил. Да, я стукнул тя той ночью перед всем честным народом, а у тя даже духу не хватило дать мне сдачи! Не-ет, ты разревелся, сопли распустил! Вот во что тя превратила такая жизнь! И я скажу тебе, Арри, я это снова сделаю, клянусь Богом! Будь то на Пикадилли, перед лицом самой королевы, я снова те вмажу!
Мужчины смерили друг друга взглядами. Фабиан дернул плечами. Берт схватился за ручки тележки и поставил ее на колеса. Фабиан выдавил презрительную улыбку, с огромным трудом заставив себя приподнять уголки губ.
Не обменявшись больше ни словом, они разошлись, и каждый пошел своей дорогой.
Фабиан чувствовал себя не в своей тарелке. Он отправился к Баграгу пропустить стаканчик. Клуб был практически пуст. Майк стоял у дверей, прихватив окурок своими жуткими безжизненными губами. Баграг просматривал вечернюю газету.
— Здорово, Баграг, — сказал Фабиан.
— Угу.
— Что-то у тебя сегодня тихо.
— Хм.
— Видел Луиса?
Майк приподнял уголок рта и выдавил:
— Луиса взяли.
Фабиана прошиб холодный пот.
— За что?
— Нарушение общественного порядка, — ответил Майк.
Пианист, подметавший пол, добавил:
— Они метут всех подряд, всех ребят, о которых им известно. Это все из-за Коронации.
— А мне-то что? — вызывающе спросил Фабиан. — Они меня не знают.
Он в два глотка осушил свой стакан. Баграг, уставясь в газету невидящим взглядом, думал о чем-то своем.
— Ну, пока, — сказал Фабиан. Весьма расстроенный, он вышел из клуба. На углу Оксфорд-стрит его окликнула немолодая женщина с головой, смахивающей на размоченную в бренди голову Каракаллы. [29]
— Эй, Гарри! Слыхал о Чарли?
— Я виделся с ним некоторое время назад. А что?
— Его взяли.
— Что?! Когда?
— Десять минут назад, прямо у него дома. Вот оно как бывает: сегодня здесь, а завтра там…
В животе у Фабиана что-то затрепыхалось.
— Ну а мне-то что до этого? — сказал он. — Чарли — кретин, каких поискать. Надо полагать, он где-то прокололся. Я…
Кто-то тронул его за плечо, и сердце Фабиана чуть не выпрыгнуло из груди. Побледнев, он обернулся и увидел мистера Артура Майо Кларка. Фабиан облегченно рассмеялся:
— А-ха-ха! Ну и напугали же вы меня!
— Что, совесть нечиста? — осведомился мистер Кларк, обнажая один зуб в некоем подобии улыбки.
В этот миг Фабиана осенило. Он произнес:
— А я как раз собирался с вами потолковать. У меня к вам дело…
— Тогда давай прогуляемся вместе.
Фабиан и мистер Кларк зашагали в сторону Оксфорд-серкус.
— Мистер Кларк… Вы ведь знаете мою Зои?
— Да.
— Что-то ей в последнее время изрядно поднадоел Лондон.
— Да?
— Она тут подумывает о том, чтобы уехать за границу.
— В самом деле? И куда же?
— Ну… А куда вы посоветуете?
— Ясно. Ты хочешь, чтобы я подсказал тебе, куда лучше уехать?
— Да.
— Вот, значит, в чем все дело, — проговорил мистер Кларк. — Зои… Ну-ну…
— Так что?
— Ну, тут есть свои проблемы. Во-первых, она брюнетка. Там, за границей, предпочитают светленьких. Потом, опять же, с каждым днем все только усложняется…
— Но она потрясающая красотка.
— Но смуглая.
— И молодая!
— Двадцать четыре. Фабиан, меня это не очень вдохновляет, совсем не вдохновляет. В любом случае, как она сама к этому относится?
— Предоставьте это мне. Если все будет нормально, во что это обойдется?
Мистер Кларк пожал плечами и сказал:
— От ста до ста пятидесяти фунтов.
— Боже правый! Имейте же сердце!
— Моя задача не из простых. Ведь Зои… хм… мягко говоря, не маменькина дочка.
— Но вы ведь отлично знаете, что с Зои не будет никакого беспокойства.
— Все равно это ничего не меняет. Возможно, мне и удастся устроить дело за сто пятьдесят фунтов. Если тебя это не устраивает, то… — Мистер Кларк взмахнул правой рукой, что должно было означать: «Что ж, тогда можешь убираться ко всем чертям».