— Скажи ему, — отвечал Носсеросс, — что я обналичу его чек с удовольствием. И еще Адам… возьми у него заказ, а затем скажи: «Это от Фила с наилучшими пожеланиями; мистер Носсеросс почтет за честь, если сегодня вечером сэр Вильям Чешант будет его гостем».
Адам пристально взглянул на него.
— В чем дело? Вы неважно выглядите.
— Я немного нездоров.
— Желудок беспокоит?
— Верно, желудок. Послушай, Адам… Прикрой-ка на минуту дверь. Ты не мог бы оказать мне одну услугу? Я знаю, что могу тебе доверять.
— Все что угодно.
— Мэри сидит за столом с Чешантом?
— Да. А что?
— Ты не мог бы покрутиться вокруг и послушать, о чем они говорят? Мне важно это знать.
— Нет. Подобными вещами я не занимаюсь.
— Даже в порядке личного одолжения мне?
— Нет. Мне очень жаль. Даже в порядке личного одолжения вам.
— Ладно, — вздохнул Носсеросс, — забудь об этом. Ты славный мальчик. Давай пожмем друг другу руки — ты мне очень нравишься.
В рукопожатии Носсеросса Адам ощутил тепло.
Носсеросс тщательно поправил галстук и вышел в зал. Мэри сидела за дальним столиком рядом с белокурым гигантом в вечернем костюме. Носсеросс всмотрелся в ее смеющееся лицо. Он решительно направился к столику.
Она увидела его. Ее губы зашевелились, а взгляд сделался совершенно бессмысленным; глаза были пусты и невыразительны, смахивая на две дырочки, проделанные кем-то шутки ради на обложке дамского журнала.
— Благодарю вас за гостеприимство, — сказал сэр Вильям.
— Рад вам служить, сэр Вильям.
— Выпьете с нами, Фил?
— Конечно! Ваше здоровье!.. Смотрите не заморочьте голову моей Мэри.
— Приглядывайте за ней, Фил, — смеясь, проговорил сэр Вильям, — а то мы, чего доброго, сбежим.
Все трое весело рассмеялись. Носсеросс отошел, потом вернулся кружным путем и притаился рядом с их столиком.
Навеки, навеки ты в сердце моем,
О тебе я мечтаю ночью и днем…
— негромко пел барабанщик.
Носсеросс услышал, как сэр Вильям Чешант спросил у Мэри: «Чего тут бояться?»
Мэри ответила: «Он может наводить страх на других людей, но меня ему не испугать».
…Тобою живу я и ночью, и днем,
Навеки, навеки ты в сердце моем…
Носсеросс почувствовал, как его раздирают две противоречивые силы: холодная тяжесть тянет вниз, а пылающая ярость подталкивает вверх. Музыка смолкла. Затрещали одинокие аплодисменты.
— Как поживаете, сэр Вильям? — с улыбкой проговорил Носсеросс. Если бы у него в руках был топор, он одним сокрушительным ударом не раздумывая расколол бы сэра Вильяма пополам.
— Превосходно! Мы тут как раз решаем, когда нам лучше сбежать. Я предлагаю сейчас, а Мэри возражает, лучше, говорит, на следующей неделе. А что вы на это скажете?
Носсеросс расхохотался во все горло.
— А мне почем знать? Давайте на следующей неделе. Мэри заказала шубку: подождите, пока я заплачу по счету, а тогда уж и бегите, идет?
— Хо-хо-хо! Как скажете, Фил, как скажете. — Колено сэра Вильяма прижалось под столом к колену Мэри. Носсеросс, наблюдавший за ними ястребиным взором, заметил это движение.
— Вы меня простите? — проговорил он, широко улыбаясь.
Адам, проходивший мимо него с подносом, спросил:
— А где Хелен?
— Ушла, — отвечал Носсеросс.
— Куда?
— Ко всем чертям. По крайней мере, я на это надеюсь. Я только что ее вышвырнул. — У него на душе скребли кошки. — Адам, возьми бутылку бренди, «Курвуазье», и отнеси ее ко мне в кабинет.
— Фил… Не стоит выставлять себя на посмешище.
— Делай, что тебе сказано. У меня тяжело на сердце.
— Хелен! Где моя Хелен? — вдруг заорал Фабиан, которому наконец ударило в голову шампанское. — Подайте мне мою Хелен!
Его одинокий голос утонул в грохоте оркестра.
Ви, успевшая осушить полбутылки виски, порывисто обняла его за шею и проговорила:
— Гар-ри! Гар-ри! Помоги мне! Спаси меня! Моя домовладелица грозится выкинуть меня на улицу и забрать мои меха вместо платы за жилье!
Фабиан сунул ей в руки целую пригоршню серебра и оттолкнул ее прочь. Ви вернулась к своему столику, сжимая монеты в горячей ладони. Она вспомнила, что в магазинчике на Холборн видела пугач. Он был похож на настоящий револьвер, но, стоило спустить курок, оттуда выскакивала длиннющая зеленая змея. Она решила, что на следующее утро, как только откроются магазины, она пойдет и купит такой пугач, чтобы до смерти напугать всех в клубе.
— Бабах! — сказала она и расхохоталась, повизгивая от восторга.
Однажды утром, мучаясь от похмелья, Ви купила часы с кукушкой — громоздкую деревянную конструкцию, увенчанную фениксом, одну из тех, которые швейцарские крестьяне вырезают с помощью перочинных ножей. Зачем она их купила? Ей нравилось наблюдать, как из окошка выскакивает кукушка. Она вздрагивала от неожиданности, а затем начинала хохотать. Следующие два или три дня она провела сидя под часами, с беспокойством поглядывая на наручные часики в ожидании появления кукушки. Иногда нетерпение брало верх, и она подводила стрелки. Потом в механизме часов что-то разладилось: иногда кукушка высовывалась из окошка только наполовину, издавая слабый писк, иногда — особенно в десять минут четвертого — выскакивала оттуда как ошпаренная с дикими воплями «Ку-ку! Ку-ку!», повторяющимися ровно пятнадцать раз. Ви тогда подпрыгивала, потом принималась кружиться по комнате, потом останавливалась с открытым ртом, уставясь на кукушку, и умиленно вздыхала: «Как мило, правда?» Но через неделю кукушка ей наскучила, и она отдала ее Хелен в обмен на пудреницу в форме облаченной в кринолин дамы и цилиндрическую коробочку, которая, если взять ее в руки, начинала мычать, как корова.
Часы с кукушкой теперь висели в комнате Хелен. Хелен, которая, в отличие от Ви, понимала кое-что в подобных механизмах, привела их в порядок, и теперь они показывали точное время.
В тот день чертова кукушка — эта крикливая неугомонная птица, этот стервятник, раздирающий в клочья умирающее время, — выскочила из окошка и прокуковала ровно четыре раза.
— Прямо не знаю, — сказала Ви. — Везет тебе! Я ничего не могла с ней поделать. Чертова кукушка! Стоило мне заснуть, она начинала орать. Один раз она прокуковала двадцать пять раз подряд… — Ви захихикала. Ей вдруг пришла в голову отличная шутка: купить яичко, разбить его на полу под часами, а потом сказать, что это яичко снесла кукушка.
— А что, может, вернуть их тебе? — спросила Хелен.