— Разумеется. Сам-то Колька не мог за нами следить, поэтому поручил грязную работу, включая слежку, съемку и шантаж. Он — руководил, та — исполняла.
— Что было дальше?
— Я пришел к нему поговорить. Сабуров очень нервничал, все время ерзал на своем инвалидном кресле…
* * *
— Что ты все время ерзаешь?
Сабуров замер и хмуро взглянул на Бронникова снизу вверх.
— Оставь, пожалуйста, этот тон, — холодно проговорил он. — Я позвал тебя не за тем, чтобы ты оскорблял меня.
— Вот как? Тогда зачем же ты меня позвал?
Сабуров чуть наклонился вперед. Глаза его засверкали.
— Я знаю про организацию! — тихо и взволнованно проговорил он.
Виктор прищурился. Для него слова одногруппника не являлись неожиданностью. Они «вычислили» Сабурова несколько дней назад. Калека был скрытен в мелочах, но, как многие скрытные люди, совершенно несдержан в том, что касалось важных вещей.
— Что ж, хорошо, что ты сам об этом заговорил. Позволь узнать, почему ты думаешь, что можешь стать одним из нас?
— Я не хуже вас! — выпалил Сабуров. — Мои идеи по применению нанотехнологий в медицине вызвали интерес профессора Либера. Возможно, мне даже дадут грант!
Виктор окинул его холодным взглядом и презрительно обронил:
— Ты калека.
— Я умней тебя, и ты это знаешь, — с угрюмым упрямством произнес Николай. — Я нашел новое доказательство теории Пуанкаре, причем без особых усилий. Ты бы никогда не смог!
— Думаешь? — Бронников усмехнулся. — Я просто не вижу смысла в том, чтобы целыми вечерами корпеть над математическими задачками. У меня есть задачи поважнее.
Несколько секунд молодые люди молчали, глядя друг другу в глаза. Первым молчание нарушил Коля Сабуров.
— Я не хуже тебя, — повторил он, как мантру, и нервно облизнул губы. — Ты не можешь этого не признать.
Бронников продолжал молчать, ожидая, когда у калеки сдадут нервы. И они сдали.
— Я сделаю все, что вы скажете! — почти выкрикнул Николай. — Даже пройду вашу дурацкую инициацию. Но вы должны принять меня. Пожалуйста.
И тут Виктор позволил себе улыбнуться.
— Что ж, ты прав, голова у тебя варит, — снисходительно проговорил он. — И я бы не возражал, если бы твоя инвалидность была результатом аварии. Но болезнь у тебя врожденная, от испорченных генов. Ты носишь в себе опасную заразу, парень.
— Генетические сбои необязательно наследуются, — упрямо проговорил Сабуров. — Мои дети могут быть вполне здоровыми.
Бронников чуть прищурил свои чистые и холодные, как голубое стекло, глаза и невозмутимо проговорил:
— Если на стене висит ружье, то рано или поздно оно выстрелит, не так ли?
— Перестань говорить сентенциями! — вспылил Николай. — Мой коэффициент интеллекта — сто девяносто! На тридцать пунктов выше твоего! Я, а не ты, — будущий и истинный благодетель человечества!
Внезапно Сабуров запнулся, красноречие оставило его.
Виктор улыбнулся. Наконец-то он разглядел в глазах калеки безумный блеск. Похоже, парень совсем помешался. Чудовищная мания величия, взращенная на почве комплекса неполноценности. Забавное сочетание. Убогий калека вообразил себя новым Христом.
— Значит, ты хочешь быть одним из нас?
— Я уже один из вас. Не хватает только формального подтверждения. И я… я выше тебя, Бронников. Ты по одну сторону баррикад, армия тьмы — по другую. А я — посредник! — Глаза Сабурова засверкали. Видимо, он выпестовал эту заветную мысль долгими бессонными ночами. — Тело калеки и ясный, всеобъемлющий ум божества — вот кто я такой!
Виктор посмотрел на одногруппника удивленно.
— Ты вообразил себя новым мессией? Но прежнему мессии пришлось принести себя в жертву, чтобы быть услышанным. Готов ли ты на это?
Виктор прищурил веки. Ему в голову пришла веселая мысль. В глубине души он чувствовал, что совершает ошибку, но остановиться уже не мог.
Виктор распахнул дверцу шкафа, вынул пару деревянных плечиков, сбросил с них одежду и, быстро нагнувшись, сунул плечики в колеса инвалидного кресла.
Затем выпрямился и демонстративно отряхнул руки.
— Что ты сделал? — испуганно спросил Сабуров.
— Заклинил колеса, чтобы ты не смог уехать.
Испуг на лице калеки сменился недоумением.
— С чего мне куда-то уезжать?
— Сейчас узнаешь. — Виктор покосился на стол, усмехнулся и снова перевел взгляд на Сабурова. — Значит, ты — посредник? Твое тело калеки принадлежит миру уродов, а твой ясный ум нам?
— Да! — выдохнул Сабуров.
— Отлично. А ты знаешь, что кодекс такой организации требует от любого из ее членов готовности принести себя в жертву общему делу?
Сабуров судорожно сглотнул слюну и взволнованно спросил:
— Что я должен сделать?
— У тебя на столе стоит баллончик с бензином для зажигалки. Вылей его на себя.
Сабуров схватил со стола баллончик, выкрикнул нервным, звенящим голосом:
— Я готов!
Бронников и моргнуть не успел, как Сабуров уже облил себя бензином и взял со стола зажигалку.
— Не дури, — сухо сказал Виктор. — Твое самосожжение ничего не докажет.
— Ага! — торжествующе воскликнул Николай. — Вот ты уже и испугался! Проявил эмоции! Где же твоя хваленая сила воли, а?
Виктор холодно и надменно усмехнулся.
— Ты этого не сделаешь. Ты жалок.
Сабуров покачал головой:
— Сам ты жалок. Ты требуешь от меня жертвы во имя будущего человечества, жертвы, на которую у тебя бы никогда не хватило духу… Что ж, ты ее получишь!
Колесико зажигалки сухо щелкнуло, выбив стебель пламени.
«Нет!» — хотел воскликнуть Виктор, но не успел.
Пламя зажигалки каким-то непостижимым образом перекинулось на облитые бензином плечи и грудь Сабурова. Секунда — и калека вспыхнул как факел.
Сначала Николай засмеялся. Но через несколько секунд смех сменился криком боли, а затем отчаянным воплем. Сабуров стал метаться и раскачиваться в инвалидном кресле, но заклиненные колеса удерживали кресло на месте.
Зрелище горящего человека ввело Виктора в ступор. Он видел, как две растопыренные пятерни дернулись ему навстречу.
— Помоги! — проорало объятое пламенем чудовище.
Виктор уставился на руки. Они горели, и кожа на них пузырилась и лопалась, как речная гладь под дождем. Эти страшные, черные, пылающие руки вселили в душу Виктора такой ужас, что он сам едва удержался от крика.