Клементина вздрогнула всем телом, дверь отлетела с такой силой, что вдавилась в стену. Князь ворвался лютый как зверь, с горящими глазами, зубы оскалены, в уголке губ пена, как у злого волка.
— Тварь! — гаркнул он.
Она гордо выпрямилась:
— Да? А мое имя — Клементина.
Его затрясло, пальцы сжались в кулаки, а затем растопырились, как когти хищной птицы. Зубы скрипнули, жар ударил в голову с силой тарана.
— Ты!.. Посмела!.. Позор!..
— Что я посмела? — спросила она гордо, и даже запыхавшиеся гридни за спиной князя поняли, что жена правителя готова ко всему, что давно готовилась и что в самые лучшие часы запретной жизни страшилась этого дня и собирала для него силы.
Князь обернулся. Гридень с готовностью выступил вперед. Его рука нырнула в мешок, на свет появилась отрубленная голова. Пальцы стягивали волосы в хвост, брови поднялись, на лице застыло выражение изумления: за что?
Клементина горестно вскрикнула. Руки прижала к груди, словно не давала выпорхнуть сердцу.
Владимир прорычал обрекающе:
— Ну а теперь ответь… какой рукой отворяла ему дверь в свою спальню?
За его спиной тихонько охнули. Гридни задержали дыхание. Вору отрубают руку, которой воровал… А ведь раньше князь любовался белокурой невестой, целовал ее нежные белые руки, удивительно тонкие трепетные пальцы…
Клементина выпрямилась, лицо осветилось, а глаза заблистали. Звонким счастливым голосом вскрикнула:
— Обеими!.. Всем телом… всем сердцем открывала дверь любимому…
В светлице и в коридоре за спиной, где только что было сопение, шарканье и топот подкованных сапог, настала мертвая тишина. Владимир ощутил себя на перекрестье сотен пар глаз, как будто на него, помимо гридней, смотрели еще из неведомых далей. Чувствовал, что не прав, но красная пелена застлала глаза, в голову ударили тяжелые, как кипящий свинец, волны. Грудь распирало горячим, он услышал свой искаженный яростью голос:
— Так тому и быть!.. Сперва руки… потом тело… потом сердце!!!
Он не стал смотреть, как ей отрубают руки, вырвал из рук гридня кувшин с вином, жадно припал к горлу. Пальцы дрожали крупно, темно-красная струя плескала мимо жадно распахнутого жерла, разбрызгивалась на твердых губах, залила рубашку так, что князь выглядел только что вынырнувшим из горячей сечи.
На пир не пошел, к себе велел никого не пускать, а сам, запершись, напился так, что не мог подняться.
А маленький Карл, его сын от Клементины, в это время терпеливо ждал, схоронившись у городских врат, когда пойдут из города хоть какие-то телеги. Он уже давно здесь сидел, пробравшись с полуночи, выскользнув из родного терема пораньше, когда мать еще спала. Наконец кто-то решился выехать на подводе за рыбой. Карл с бьющимся сердцем проскользнул вдоль стенки и, пока возница беседовал со стражами, вскочил на подводу, затаился между мешками на телеге. Накрывшись рогожей, слушал хриплые с перепою голоса стражей. Потом знакомый надсадный скрип, сейчас створки идут в стороны…
— Последний раз! — донесся от ворот хриплый голос.
— Да знаю, знаю, — торопливо отвечал возница.
Снова голос стража ворот:
— Князь велел и эти ворота подпереть бревнами, заложить камнями и мешками с песком. Вернешься после обеда, там и останешься!
— Успею, успею…
Подвода качнулась, мешки задвигались, один больно прищемил ногу. Сверху прошла темная полоса, миновали арку ворот, потом снова сквозь неплотно сбитые волокна начал просачиваться свет, а пару раз даже кольнуло глаз настоящим солнечным лучиком.
Колеса поскрипывали, слышно было, как всхрапывают лошади, а возницы переговариваются негромко, словно печенеги могут услышать и наброситься.
Выждав удобный момент, он выскользнул из-под рогожки, ужом соскользнул позади на землю. Как и рассчитал, возницы сидели на передней телеге, переговаривались, а приученные кони тащили телеги следом. Дорога тянулась вдоль опушки леса, но не рядом, даже разбойники не выскочат неожиданно, а за два полета стрелы. Пригибаясь без нужды, он промчался до ближайших кустов, вломился как молодой лосенок.
Один возчик, почуяв нечто, оглянулся. Кони понуро тащили телеги, как тащили все годы, на дороге пусто. Возница пожал плечами и вернулся к прерванному разговору. Карл перевел дух и пошел уже твердыми шагами к днепровской круче.
Сердце колотилось как у пойманного воробышка. Было страшно, и в то же время его распирала гордость. Сколько он себя помнил, слышал о великой доблести древних и нынешних богатырей, особенно — древних, по ночам грезились картины битв, он слышал звон мечей, зов боевых труб, конское ржание, душа наполнялась сладостным восторгом, а с небес ему кричали и подбадривали доблестные предки. Во дворе он сперва носился, оседлав палочку, рубил прутиком крапиву, видя за нею плотные ряды недругов Руси. Когда чуть подрос, конюх выстрогал ему настоящий деревянный меч, теперь можно было рубить головы даже толстому репейнику.
Смутно уловил, что он вроде бы не совсем из этого племени, только наполовину русич, но зато его отец — сам великий и грозный князь Владимир, умелый воитель, чье имя с трепетом произносят враги, а друзья и союзники — с надеждой. С тех пор только и мечтал показать себя достойным такого отца, сделать что-то важное для отечества, а звон мечей и победный зов труб с каждым днем звучал все громче и призывнее.
Тропка исчезла под низкими ветвями, дальше вилюжилась как хвост огромного Змея, трава все еще мокрая от росы, кусты низкие, а деревья толстые и в наплывах коры. Ветви корявые, крючковатые, страшные. Он проскакивал под ними с сильно бьющимся сердцем. Здесь явно люди не ходят, только звери, вон и огромные валуны, похожие на затаившихся да так и окаменевших зверей…
Сверху несся серебристый ручей, звонкий и чистый. По обе стороны навалено столько мусора после весеннего паводка, что дрожь пробежала по спине Карла. Совсем недавно ручеек протащил здесь целые бревна и трупы зверей, судя по торчащим белым костям!
Хмурое небо просветлело. Деревья стали расступаться, а в днепровской круче внезапно наметился узкий как лезвие меча просвет, словно велет всадил с размаху ледяной топор, а тот растаял от подземного жара. Можно бы попробовать подняться, но там тоже горный ручей, по бокам мокрые валуны, крупные как лоси, на них не удержаться, вода прыгает с уступа на уступ с такой мощью, что собьет с ног и богатыря, а он хоть и богатырь… конечно же богатырь, но пока что не вошел в полную силу, лучше попробовать чуть левее.
Здесь каменный распадок, снова гиганты валуны, старый конюх загадочно рассказывал, что то неведомые воины неведомых народов. Их остановили местные волхвы, а иначе бы здесь не было ни Киева, ни полян… Под обрывом чудом ухитрились вцепиться корнями деревья, часть корней торчали из расщелин, потемневшие от жгучего воздуха, крючковатые и страшные…