Эти тупые русские скоты поставили мир на грань ядерной войны! Они готовы запустить ракеты по городам Америки! И хуже всего, у русских именно те ракеты, что достигнут этих городов...
Ладно, сказал он вслух, ладно... Мы вас дожмём, русские скоты! А пока пусть поработают политики, журналисты, разведчики, наша пятая колонна... Обработаем так, что сами позовёте и дорожку для нас коврами... да-да, коврами...
Авианосец двигается с лёгким креном на правый бок. Три серьёзные пробоины, самая крупная ниже ватерлинии. Спасательные бригады работают без отдыха, но работы не на один месяц...
В палубе восемь дыр, любой небоскрёб провалится. Из трёхсот самолетов уцелело только семьдесят, да и то в трюме, а на палубе сгорели и взорвались все. Лазарет переполнен ранеными, убитых складывают в трюме.
В Объединённом штабе тоже сволочи... Теперь понятно, почему вдруг вместо Шеллинга, опытного адмирала, героя войны «Буря в пустыне», послали его, Дона. Шеллинга не так просто снять, как сейчас вышвырнут его, приписав неудачу с высадкой неумению командовать флотом, неспособности разобраться в обстановке!
Ну ничего, сказал он себе угрюмо. Мне тоже не так просто дать пинка под зад. У меня связи в конгрессе, добьюсь рассмотрения на сенатской комиссии, дам материалы всем журналистам... даже пронырам из третьих стран, если понадобится.
И, главное, расскажу и докажу, что русские уже не то растерянное и лижущее наш зад стадо, какими были в начале распада СССР!
Звёзды высыпали на тёмное, как смола, небо по-южному крупные, сверкающие. Если на севере они все как крохотные кристаллики льда, то здесь одни сияют багровым, словно рубины, другие изумрудно-зеленым, а виднелись и вовсе немыслимых цветов, от алого до тёмно-лилового.
Он сидел опустив голову. В сердце была горечь, в висках стучали молоточки. Виолетта игриво толкнула его в плечо.
Ну, пойдём? спросила она деловито.
Что? вздрогнул он. Куда?
Она расхохоталась, белые ровные зубки красиво блестели в оранжевом пламени костра.
Куда? Да ещё зачем?.. Это я слышу от мужчины?
И она сказала простым и ясным языком, куда, и зачем, и что будут там делать. Дмитрий даже смутился, все не мог привыкнуть, что из такого хорошенького ротика вылетают такие откровенные слова.
Он медленно поднялся. В висках пульсировала боль, сердце стучало часто и сильно.
Да, проговорил он, пойдём.
Она живо вскочила на ноги. Дмитрий взял её за руку. Тонкие теплые пальцы потонули в его широкой ладони. Она шаловливо поскребла ногтем его твёрдую от мозолей поверхность.
Мне нравятся твои копыта, заявила она.
Копыта?
Да. У тебя такие руки... Я всегда таю, когда ты хватаешь меня такими копытами. Мужчина должен быть сильным и грубым. Куда ты меня ведёшь?
Песок скрипел так странно, что Дмитрию на миг почудилось, будто идёт по молодому снежку. Кварцево-белый, да еще под темным небом, он и кажется снегом, да и все в этом подлунном мире выглядит странно и нереально.
К завершению, ответил он тихо.
В горле был комок. Тяжёлый пистолет в кобуре сзади за поясом неприятно тянул к земле.
Ого, сказала она с интересом, ты возжелал оргазм под этими звёздами?.. Да ты... этот... как это... забыла это смешное слово...
Кто?
Ну, протянула она с капризным смехом, что-то связанное с архитектурой... не то барокко, не то доризм...
Романтизм, подсказал он.
Она обрадовалась:
Вот-вот! Ты романтик.
Он остановился. Виолетта тут же осмотрелась, деловито сбросила платье. Её тело заблестело в лунных лучах, уже не мраморное, а словно тоже сотканное из небесного серебра, чистое и прекрасное.
Ну, сказала она с весёлым требованием. Снимай штаны!
Он замедленным движением опустил пальцы на пояс. Глаза Виолетты смеялись. Полные губы раздвинулись, дразнящий язычок мелькнул, как язычок пламени, дразня, провоцируя, призывая, заставляя кровь отхлынуть не только от головы, но и от мозга, направиться туда вниз, где самые мощные радости...
Пальцы Дмитрия наконец доползли по ремню до кобуры. Тяжёлый, как крылатая ракета, пистолет едва не выскользнул из ладони. Виолетта ахнула, хорошенький ротик раскрылся в безмерном удивлении.
Ты что?.. Стал садистом?.. Или это у тебя такая игра?
Дмитрий сцепил челюсти. Мышцы трещали, он всё никак не мог поднять пистолет. Подхватил другой рукой, пистолет начал подниматься с таким усилием, будто отрывал от земли нагруженный грузовик.
Виолетта смотрела расширенными глазами. Дмитрий стиснул челюсти до хруста в висках. Заломило скулы. Пистолет наконец поднялся, черное дуло смотрело на Виолетту. Прямо в левую половину груди.
Дмитрий пытался поднять его выше, но руки не слушались.
Что у тебя за игры? спросила Виолетта недоверчиво. Ты весь побелел...
Он с силой нажал на спусковой крючок. Грянул выстрел, пистолет едва не вырвало из ослабевших ладоней. Виолетта отшатнулась, сделала шажок назад. Глаза её неверяще смотрели в лицо Дмитрия, затем взгляд опустился на свою грудь. Прямо под грудью чернело отверстие, толчками выплёскивалась чёрная, как кипящая смола, кровь.
Прощай, прошептал Дмитрий. Прощай...
Она опустилась на песок медленно, невесомая, как чистый лунный свет. Дмитрий застыл словно каменный столб, между двумя биениями сердца проходила вечность, а Виолетта всё падала, опускалась, наконец легла навзничь. Её нежное зовущее тело распростёрлось в провокационно-зовущей позе. Ему даже почудилось, что она по-прежнему смотрит на него с двусмысленной улыбкой.
Пальцы разжались, пистолет выпал и уткнулся в песок. Он был похож на крохотного тёмного страуса, что спрятал голову, не желая видеть, что натворил. Дмитрий не отрывал тоскующего взгляда от её прекрасного лица, которое ни один мужчина не посмеет обезобразить контрольным выстрелом.
Когда он с трудом заставил себе повернуться и двинуться назад, пистолет всё глубже зарывался в песок.
Боевики сидели у костра, когда в кругу света показалась сгорбленная фигура. Дмитрий видел, как краска отхлынула у всех от лиц, на него смотрели со страхом. Иван прошептал:
Дима... что случилось? Ты... у тебя голова как в снегу!
Ас-Зайдин толкнул, Иван умолк. Всё задвигалось, зашевелилось, и когда Дмитрий тяжело опустился у огня, фигуры бесплотно исчезли, у костра остался только Ал-Мас, тоже словно нереальный, с большими тёмными впадинами на месте глаз, худой, со струящимися, как перегретый воздух, чертами лица.