– Что?
– Да хотя бы коней, – сообщил Олег. – Со всей поклажей. Теперь они его. И в хозяйстве пригодятся, и вообще… можно сказать, уже человек подпорчен. Может быть, не совсем, но червоточинка уже появилась.
– Из-за чего? Что кони достались ему?
– Что достались даром, – пояснил Олег.
– И вот так сразу испорчен?
– Не обязательно сразу, – объяснил Олег дотошно. – Но когда что-то достается легко, потом не хочется добывать с трудом. Ищешь путей, как бы тоже без усилий и… много. Ну там кто-то заработал несколько монет, а ты их р-р-раз и украл! Красиво, лихо, даже похвастаться можно потом. Перед такими же… Ладно, досыпать будешь? Или позавтракаем и поедем?
Она смерила его холодным и вместе с тем удивленным взглядом.
– Чего это ты стал вдруг таким заботливым?
– Я всегда заботлив.
– Раньше ты не спрашивал, – напомнила она зло, – что хочу я или не хочу.
– Потому что лучше знаю, – пояснил Олег, – но сейчас это… как его… проявляю внимание. Хотя, ты права, уже не заснуть, так что лучше доставай еду, перекусим. Ехать по росе – самое милое дело. Птички… поют, кузнечики… это самое… скачут… и даже прыгают, представь себе…
Она поморщилась, но послушно потащилась к сброшенным на землю седлам и мешкам. Олег проводил ее задумчивым взглядом, лицо оставалось очень серьезным.
Она разложила на скатерке съестные запасы, уже собиралась заново разжигать костер, это долго бить кресалом по огниву, у нее никогда сразу не получается, как у мужчин, но этот рыжеволосый лишь бросил на угли сухие прутики, мощно дунул, и под взлетевшими хлопьями пепла жара оказалось достаточно. Вот уж не подумала бы, чтобы пламя взметнулось яркое и жаркое. Веточки весело захрустели на молодых зубках огня, затрещали, пошли расщелкиваться, а волна тепла ударила ее в лицо и нежно окутала тело.
– Ты злой, – сказала она с убеждением.
Он подумал так основательно, что она снова начала потихоньку беситься, как можно над таким размысливаться, каждый отвечает сразу «да» или «нет», хотя отвечающих «да» надо еще поискать, наконец он проговорил:
– Не думаю. Нет, я не злой.
– А какой?
– Не злой.
– А зачем же тогда?
Он взял кусок мяса в одну руку, хлеб в другую и сказал медленно, раздельно и веско, словно вбивал ей в темя большие гвозди огромным молотком:
– Преимущество одного человека над другими допустимо только за счет его работы, трудолюбия, упорства, ума… воли… еще чего? Словом, только за счет личных качеств! Поняла?
– Зануда, – сказала она.
Он поморщился, но откусил от ломтя мяса, пожевал с задумчивым видом и поинтересовался:
– А как тогда зовется человек внимательный, который вникает во все детали?
– Вот я и говорю, – возразила она победно, – зануда! Какой мужчина станет вникать во все детали?
Он пробормотал:
– Мужчины все разные… Это женщины на одну колодку.
– А ты все еще не понимаешь, что всякие простые вещи доказываешь мне, такой умнице?
Он прожевал, нахмурился.
– Не сообразишь? А кто доказывал, что надо сохранить магию? И что плавающие в море кувшины с засунутыми туда джиннами – хорошо? И говорящая рыба в проруби – замечательно? А чтоб разбогатеть, не обязательно учиться и трудиться, надрывая жилы, а достаточно в нужном месте сказать: «Сезам, откройся»?
Она вскинула брови повыше, понимая, что так выглядит особенно красивой, хрупкой и беззащитной.
– А это при чем? – прощебетала она милым голоском, что так обезоруживает мужчин. – Это другое!
– Как другое?
Она заявила уверенно:
– Это уже удача. Это уже не от человека, а от стечения… обстоятельств, что ли.
Он посмотрел так, словно горел желанием прибить ее на месте, процедил зло:
– Так и не поняла? Я хочу убрать эти, как ты говоришь, обстоятельства. Вообще! Не потому, что лично мне угрожают, а потому что угрожают всему роду людскому.
Она сказала саркастически:
– Ах-ах, всему роду! Он, видите ли, о всем человечестве заботится!
Он не стал отнекиваться, как она ждала, напротив, набычился и спросил хмуро:
– Тебя это удивляет?
Она ответила нагло:
– Еще бы! Такой брехни еще не слыхивала.
Некоторое время ели молча, за таким спором и удавиться недолго, а разогретый на горячих камнях хлеб хрустит и пахнет восхитительно, корочка получается тонкая и соблазнительная, а под нею пахучая мякоть. Мясо так вообще просто тает на губах, Барвинок только сейчас ощутила, насколько сильно проголодалась, а вчера так вымоталась, что заснула, почти не поужинав.
Но чувство справедливости мешало просто жевать и наслаждаться простой человеческой радостью, еще не проглотила кус, но зло прошамкала:
– А зачем брешешь? Или хочешь сам управлять людьми по непонятным своим правилам?
Он ответил размеренно:
– Тому, кто желает вести народ за собой, приходится идти за толпой. А ты видишь, иду против самой главной страсти толпы: получать всего и много… бесплатно, без труда! Так где отыскала жажду власти?
– А вот отыскала!
– Где?
– Да вот в этом! – прокричала она. – Люди жизнью рискуют!.. А ты… А ты что о них сказал?
Он проговорил строго:
– Рисковать нужно только для защиты рода, племени, народа… а то и жертвовать. Вор тоже всегда рискует! И что? Риск – благородное дело?.. Воры благороднее тех, кто работает честно?
– То воры, – возразила она, – а то искатели сокровищ!
Он осведомился:
– Они ищут в горах серебряную или золотую руду?.. Долбят камни, чтобы добыть алмазы?.. Не-е-е-ет, они хотят отнять уже готовое! Не вскидывайся, я тоже вижу разницу: отнять у живого или снять с мертвого. В первом случае это воровство, во втором – мародерство. А то, что человек умер не сегодня утром, а сто или больше лет тому, дела не меняет.
– Еще как меняет! – возразила она, но вдруг ощутила, что, хотя правда на ее стороне, все-таки доводы ускользают, как рыбешки из пальцев. – А вот все не так!
Олег проворчал брюзгливо:
– Искатели сокровищ… Подлейшее, даже преподлейшее занятие. Но, ишь ты, как все сумели перевернуть в людских головах!.. Теперь эти дураки и бездельники, что не хотят ни работать, ни учиться, выглядят почти героями. Ишь, отправляются отыскивать и забирать сделанное или заработанное чужим трудом!