— Человеку всегда есть чего страшиться.
— Я только что потерял обоих сынов! Что может быть страшнее?
Голос ответил:
— Есть, Адам. Хорошо бы, чтобы ты этого не узнал… Но можешь и узнать. Ты свободен в словах и поступках. Но так же свободны те, кто тебя слушает, этого не забывай. И от того, что говоришь и как поступаешь, зависит, как будут относиться к тебе самому. Насчет жертвы… сам подумай. Ведь они твои дети… как и Мои, кстати, оба Мне дороги. И Я бы не стал так поступать без причины.
Адам сказал резко:
— Так скажи мне ее!
В голосе прозвучала горечь:
— Хорошо. Оба принесли Мне дары, но один это сделал с чистым сердцем, а второй с мыслями о том, как ему за эти дары получить нечто от Меня, обойти брата, возвыситься над всеми, даже тебя отодвинуть в сторону, как не умеющего управлять уже не семьей, а целым племенем!..
— Что? — спросил Адам потрясенно. — Мой сын Каин так… думал?
— Так замыслил, — поправил голос. — Думать можно всякое, хотя о плохом лучше и не думать, но… иногда проскакивает, а вот замыслить — это уже серьезное деяние. Да, он такое замыслил. Да, он считает, что ты отстранился от управления племенем… что вообще-то верно.
Адам уронил голову на кулаки. Плечи его содрогались, наконец он прошептал:
— Да, он прав. Я не гожусь для управления такой разросшейся семьей. Авель и Каин уже в двадцать лет были взрослыми мужами, а сейчас они и вовсе обросли детьми и внуками… Их нет, а внуки есть.
Голос спросил:
— Так почему не передавал власть кому-то из сыновей? Или внуков?
Адам покачал головой.
— У меня была такая мысль. Потом подумал… а зачем? У нас все хорошо. Это если бы на нас напало, скажем, стадо львов, понадобился бы жестокий военачальник, чтобы организовал оборону. А у нас все мирно, тихо. Пасем скот, возделываем землю… Я один верен охоте. Стар я, наверное, обучаться новому.
Голос произнес понимающе:
— Адам, Адам… Ты споришь со Мной, но сердце у тебя доброе. Даже Мне не хочешь сказать, что сам опасался нрава сына своего. Но ты прав, не нужен племени вашему вождь. И еще долго не будет нужен.
Адам спросил тревожно:
— Но когда-то будет нужен?
Голос ответил сухо:
— К тому времени ты даже голоса Моего слышать не сможешь.
Земля не принимала тело Авеля, и как бы глубоко ни рыли могилу, к утру тело Авеля всякий раз оказывалось на поверхности. Адам в гневе и отчаянии вскричал:
— А это что за мелочная месть? Она к чему?.. Почему этот невинный ребенок не может быть предан земле?
Все видели, как в небе вспыхнул яркий свет, приблизился, но никто не увидел ангела, только услышали звучный голос:
— Господь решил и велел передать: отныне и навеки будет закон в этом мире… не должен младший умирать раньше старшего… Пока не погребен родитель, дети обязаны жить… Кто сделает иначе — тот нарушит Мой закон…
Все застыли, стараясь осмыслить слова посланца небес, Адам же вскричал еще громче:
— Так что же делать? Что делать, если так случилось?.. Если Он сам его не уберег? Или мне нужно умертвить себя, чтоб наконец истерзанное тело моего ребенка укрыть в земле?
Ангел ответил еще громче и торжественнее:
— Только Господь дает жизнь, и только Он ее волен забирать. Кто посмеет нарушить этот закон — да будет проклят и жестоко наказан!
Яркий свет превратился в точку, а та стремительно унеслась в небеса. Люди пали на колени и горячо молились, Адам стиснул кулаки.
— Он не мог не напомнить, — вырвалось у него горькое, — что отныне и я смертен! И что час мой, наверное, близок.
Ребенок лет пяти подошел к нему и обнял за ноги, прижавшись всем худеньким тельцем.
— Дед, — спросил он очень серьезным детским голоском, — что делать будем?
Адам зло смотрел в небо.
— Ладно, мы все равно похороним Авеля! Если нельзя в земле, то мы… люди, а люди всегда найдут выход. Собирайте народ, пусть тащат каменные плиты. Обтешем, подгоним так, чтобы вода не протекала, поставим каменную хижину, где и будет лежать тело моего сына.
— Хижину? — тупо переспросил кто-то. — Хижины только из прутьев…
Адам отмахнулся.
— Тогда назовем иначе. Например, склепом. Но Авель все равно будет похоронен! Несмотря на запреты неба.
Когда заканчивали строить склеп, он вспомнил странное видение, их было много, но от них осталось только ощущение огромности, а это вспыхнуло ярко, будто в первый день, он охнул и взмолился:
— Господи!.. Ты обещал мне!
Через мгновение над головой раздался грохочущий Голос:
— Что ты хочешь?
— Помнишь, я хотел поделиться жизнью с младенцем, которому суждено было жить всего три дня?
— Да.
— Ты сказал, что я не могу, так как бессмертный. Но сейчас я смертен, Ты положил срок моей жизни в тысячу лет. Могу я отдать ему половину?
Голос пробормотал в недоумении:
— Что тебе тот младенец?
— Не знаю, — признался Адам. — Но я чувствую, что так будет правильно. Я хочу так поступить.
Голос проговорил в задумчивости:
— Нет, половину дать не можешь… Уже потому, что тогда люди не будут жить и половину твоей жизни. Но Я могу отнять у тебя семьдесят лет, потому что тогда люди будут жить не больше семидесяти…
— Спасибо, Господи, — сказал Адам и добавил потрясенно: — Но почему люди станут жить так мало?
— Будут и еще меньше, — пообещал Голос. — Итак, сделано… ты проживешь не тысячу лет, а девятьсот тридцать…
Голос отдалился и затих.
Со стороны озера над деревьями начал шириться свет, мирный и приглушенный, Адам всматривался в недоумении, потом сердце радостно забилось: с той стороны медленно летит светлый ангел, длинные могучие крылья растопырены, двигаются тоже медленно и плавно. И понятно, что ангел летит сам по себе, а крылья ни при чем, этот ангел весь из света и тумана, сквозь него можно смотреть, если хорошо присмотреться…
Ангел приподнял крылья, снижаясь. Адам с замиранием сердца понял, что летит в его сторону. Мелькнула мысль, почему именно так, ведь ангелы в состоянии переноситься моментально на любые расстояния, им не помеха ни горы, ни стены, но не успел додумать до конца, как ангел сложил крылья за спиной и неспешно коснулся ногами земли.
Ноги у него тоже полупрозрачные, хотя ангелы могут принимать настолько людскую внешность, что отличить невозможно, и когда он ступил на землю, под его ступнями не колыхнулись даже травинки.