Честно говоря, сидеть было страшно неудобно. Непонятно, на кого рассчитывали конструкторы, создавая автомобильчик таких размеров. Даже мои сорок восемь килограммов и весьма короткие ноги с трудом уместились на заднем сиденье. Колени задрались почти до ушей, и для сумки уже не осталось места.
– Гришка, заводи, – велел пассажир.
Григорий включил мотор, раздалось бодрое тарахтение.
– Налево верти! – кричал Павел. – Сегодня у церкви встали, влево, так, теперича прямо, вправо давай, поворот начался!
Я сидела тихо, как застигнутая за поеданием сыра мышь. «Ока» летела вперед, бодро гремя всеми частями. Было полное ощущение, что задницей сейчас заденешь асфальт. Дорога от станции идет под горку. Серая лента изгибается во все стороны. Этакий подмосковный серпантин. Навстречу неслись грузовики и легковушки.
– Правей прижмись, – велел Павел, – а то на встречную выезжать начал!
Григорий послушно повернул руль.
– Ты повороты считаешь? – продолжал орать Павел.
– Не боись, – громовым тоном рявкнул Григорий, лихо закладывая вираж, – это четвертый левый!
– Зачем считать повороты? – удивилась я.
– Тут пять раз направо, шесть налево, – ответил Григорий.
– Ну и что?
– Так Гришка слепой, – спокойно пояснил Павел, – едет и отсчитывает, чтобы не промахнуться…
– А очки ему зачем? – глупо спросила я.
– Ну чего-то я вижу, – заржал Григорий, – на вытянутый палец.
Навстречу летели машины. Боже мой, а если он просчитается?
– Как вы только не боитесь ездить с таким зрением, – дрожащим голосом пробормотала я, прикидывая, что случится, если один из тяжело груженных «КамАЗов» налетит на крохотную «Оку». Да, скорей всего мои родные сильно сэкономят на похоронах. Гроб не понадобится, то, что останется от бедной Евлампии, запросто поместится в пачке из-под сигарет.
– А я на что? – подал голос Павел. – Сижу штурманом! Правей бери, Гришка, тут сужение. Я ему завсегда подскажу, у меня глаз орлиный.
– Зато уши, как у дерева, – забулькал Паша, – слуху никакого, чистый пень!
– Вовсе неправда, – оскорбился Гриша, – все я слышу, что надо, и тебе еще фору дам. Эй, Паша, стой, стой, кошка!
«Ока» резко дернулась, я пребольно стукнулась головой о стойку. Чудом уцелевшая киска метнулась в придорожные кусты. Ну почему, когда бабушка хотела научить меня молитвам, я, пионерка, гордо отказывалась, сообщая: «Религия – это опиум для народа». Кстати, широко употребляемое в коммунистическое время высказывание Карла Маркса на самом деле цитировалось неправильно, вернее, не приводилось никогда полностью. Оно звучит так: «Религия – это опиум для народа, она облегчает его страдания». Согласитесь, тогда полностью меняется смысл фразы. И потом, вредным наркотиком опиум стали считать только в середине двадцатого века. В прошлом столетии он имел славу безобидного обезболивающего, и многие принимали микстуры, содержащие опиаты. Тот же Шерлок Холмс, например, преспокойненько курил опиум, и никто никогда не считал его наркоманом…
Но молитвы выучить следовало, сейчас бы пригодились…
Внезапно «Ока» затряслась, как под током.
– Эй, внучка, – загремел Паша, – Алябьево, тебе какую хату?
– Двенадцатый номер.
Резво подпрыгивая на ухабах, «инвалидка» донеслась до наших ворот, и я перевела дух. Не может быть, неужели доехали и не попали в аварию!
– Прибыли, – объявил Григорий.
Липкими от ужаса руками я вытащила две купюры по десятке и сунула в его протянутую ладонь.
– О, – обрадовался Пашка, – сейчас в магазин – и по пивку с воблой.
– Не, – пробормотал Гриша, – я больше сигарет хочу, «Яву», от «Примы» блевать уже тянет.
– Слышь, внучка, – рявкнул Гриша, – накось!
Он сунул мне кусочек беленькой бумажки.
– Что это?
– Наша визитная карточка, – гордо сообщили хором дедульки.
Я посмотрела на бумажку. Аккуратным, явно детским почерком, на ней было написано: «Такси по вызову» – и телефон.
– Правда, мы только тут, по городку, ездим, – пояснил Паша.
– Не, еще на рынок в Новопеределкино, – добавил Гриша.
– Да, на базар могем, – кивнул водитель, – запросто. Ты звони, девка. Коли соберешься куда, звони накануне, и мы перед тобой сразу, как Сивка-Бурка.
– Ну, вылезай, – велел Паша.
– Я от тебя с ума сойду, – вздохнул Гриша, – сколько раз повторять, у нас только две двери. Сначала ты должон выйтить, а уж потом пассажир!
– А и верно, – захихикал Паша и начал долгий процесс выкарабкивания из «Оки».
Наконец я оказалась на дороге и на плохо слушающихся ногах заковыляла к калитке.
– Эй, внучка, – рявкнул Гриша, – сумочку забыла!
Я вернулась и подхватила торбу.
– Совсем молодежь плохая пошла, – заметил Паша, – головы нет, чистые калеки. Визитку нашу не потеряй, а то захочешь такси вызвать и не сумеешь!
– Тут же явимся, – проорал Гриша, – как в сказке!
Я посмотрела, как «Ока» поскакала по ухабам в сторону основного шоссе, и поплелась к даче, чувствуя, что нахожусь в предсмертном состоянии. Как в сказке! Честно говоря, всегда недолюбливала этот жанр литературы, он кажется мне излишне жестоким. Вот вчера по телевизору какой-то кандидат педагогических наук накинулся на мультик «Том и Джерри».
«Чему, спрашивается, – грозно вещал он с экрана, – учит детей эта лента? Сплошные драки, жестокость, читайте ребенку сказки, приобщайте к хорошей литературе».
Я только вздохнула. Без конца дерущиеся мышонок с котом выглядят мило, и потом, даже упав с небоскреба на проезжую часть, Том остается жив, а Джерри запросто выбирается из взорванного дома. Дети понимают условность происходящего и хохочут, как ненормальные. В сказках…