– Как оно могло прийти, ежели у него вместо ног – ласты? – заинтересованно спросил Феоктистов. Он любил подобные истории о разных осьминогах, уволакивающих в пучину вод корабли, и о доисторических животных, которые могли сохраниться и жить столетие за столетием в диких и не доступных для человека местах. В этом сказывалась некоторая романтичность его натуры, глубоко запрятанная в недрах души и запертая на семь замков. Купцу и промышленнику, да и вообще деловому человеку такое чувство, как романтизм, совершенно не пристало…
– А как это чудище могло приплыть, коли озеро в лесу, и оно ни с какими крупными реками, а тем более с морем никоим образом не сообщается? – в тон мильонщику спросил «граф» Давыдовский и насмешливо посмотрел на Огонь-Догановского, словно гордясь такими своими знаниями.
Павел Иванович по-прежнему разыгрывал из себя недалекого умом аристократа и, похоже, вошел во вкус. Приятно иногда представляться эдаким не очень умным или сообразительным человеком, внутренне усмехаясь как над своими действиями и словами, так и над их оценкой окружающими вас людьми. И вообще, играть роль какого-то иного человека, каковым вы на самом деле не являетесь, заманчиво и довольно любопытно.
– А вот тут вы, дорогой граф, возможно, ошибаетесь, – улыбнулся Давыдовскому Всеволод Аркадьевич. – В том озере могут существовать карстовые пещеры, соединенные между собой подземными ходами и реками. И чудище могло мигрировать откуда-нибудь, пользуясь как раз такими вот пещерами и реками…
– Вы совершенно правы, сударь, – окрыленный поддержкой Севы оживился Огонь-Догановский. – Озеро Лесное очень глубокое. Говорят, что его самое глубокое место достигает тридцати саженей. Так что, вполне возможно, чудище и могло приплыть подземной рекой.
– И кто измерял эту глубину? – усмехнулся «граф» и обвел присутствующих ироничным взглядом. Смотрите, дескать, каков я. Меня на мякине не проведешь…
– Я за что купил, за то и продаю, – укоризненно посмотрел на него Огонь-Догановский. – Коли люди говорят: тридцать саженей, стало быть, так оно и есть. Такие знания с пустого места никогда не берутся и чаще всего как раз и являются самыми точными.
– Хорошо, хорошо, рассказывайте про ваше чудище дальше, – попросил Феоктистов, тоже укоризненно взглянув на Давыдовского.
– Так вот, – выражая благодарность, кивнул мильонщику Огонь-Догановский. – Как только в озере появилось чудище, в нем перестала клевать рыба. Раньше она в нем кишмя кишела. Однажды мы с приятелями все же пошли на озеро на рыбалку, морды поставили в ночь, так наутро в них, окромя одного угря и тины, ни черта не обнаружили.
– Это еще не факт, что в озере живет чудище, которое пожирает рыбу, – заметил Сева. – Может, это огромный сом в вашем озере обитает. Я слышал, сомы до трех саженей длиной могут быть. И весом двадцать пудов и даже более. Может, это он в озере всю рыбу пожрал. Они ведь и птицей не брезгуют. Случалось, и на человека нападали и в омут затаскивали…
– Сомы? – удивленно спросил «граф».
– Сомы, – улыбаясь, подтвердил Долгоруков.
– На человека?
– На человека, – снова утвердительно ответил Всеволод Аркадьевич и добавил: – Несколько таких случаев нападения на человека зафиксировано и описано в Британской энциклопедии. А уток, гусей и даже собак они поели вообще бесчисленное множество.
– А я слышал, что они только падалью питаются, – сказал Феоктистов. – А тут – поди ж ты, собаки, даже человеки…
– Нет, в озере живет не гигантский сом, – твердо произнес Огонь-Догановский. – Несомненно, там проживает некое чудовище. Не сказочное, конечно, но такое, которое уже давно исчезло с лица Земли. Вполне может быть, что это какое-то доисторическое животное, невероятным образом сохранившееся до наших дней.
– Да сом, наверное, – усмехаясь, сказал Сева. – Доисторические животные все вымерли в ледниковый период.
– Нет, не сом, – продолжал настаивать на своем «старик».
– Значит, чудище? – сощурился, глядя на Огонь-Догановского, Всеволод Аркадьевич. – И что, видел его кто-нибудь?
Сева обвел присутствующих взглядом. Мол, разговоров о всякого рода чудищах, огромном диком человеке ростом в полторы сажени, поросшем шерстью и живущем в горах, гигантских осьминогах, топящих корабли, и акулах, зубы которых размером с армейский штык, – превеликое множество. Только вот фотографических карточек таких чудищ нет, да и не видел их никто воочию, а посему это только разговоры и не более того. Но выражение лица Севы тотчас переменилось, поскольку на его предыдущую фразу Огонь-Догановский твердо ответил:
– Видел.
– Вы видели? – поинтересовался «граф».
– Нет, не я.
– Так это и я могу сказать, что не далее как третьего дня имел удовольствие лицезреть Наполеона Бонапарта, входящего в ресторацию «Славянский базар» под руку с Жозефиной, – с мягкой улыбкой возразил Всеволод Аркадьевич.
– Но Наполеон же… мертв? – едва не поперхнулся кусочком тающего во рту балычка «граф» Давыдовский.
Все присутствующие разом перевели взоры на «графа»: его непосредственность была уже не столь умилительна и смахивала на обыкновенную глупость.
– Конечно, мертв, – подтвердил Сева. – Но я утверждаю, что видел. Вы мне поверите?
– Нет, – ответил Феоктистов.
– Конечно, нет, – сказал «граф», справившись с балыком. – Да и не мог Наполеон быть с Жозефиной, поскольку они развелись…
– Разумеется, не поверим, – согласился со всеми присутствующими Огонь-Догановский. – Но дело как раз в том и есть, что Наполеон мертв, Жозефина его тоже мертва, а чудище озера Лесное – живо и преспокойно проживает и плавает в его водах…
– Ну, хорошо, – уже примирительно произнес Долгоруков. – Тогда скажите нам, кто его видел и как он его описывает.
– Его видели двое, – продолжил свой рассказ на полном серьезе Огонь-Догановский. – Первым был отставной солдат Семен Черниченко. Он только что вернулся с Крымской кампании и, как он сам говорил, после того, что он видел и пережил на войне, ему уже ничто не страшно. Поэтому, невзирая на предупреждения сельчан, он полез купаться в это озеро, будучи подшофе. Он был один, поэтому никто не видел, что с ним произошло. Только вернулся он после купания искусанный, а правильнее сказать – изгрызанный, будто его рвала на куски стая собак…
– Вы его сами видели таким? – удивленно спросил Всеволод Аркадьевич.
– Видел. Сам. Я в то время находился в имении, – ответил Огонь-Догановский. – Это было еще до Манифеста, и староста послал за мной, ведь Семен Черниченко из моих людей. Я пришел. Семен и в самом деле был весь в ужасных ранах. Как он прошел эти две версты от озера – я не понимаю до сих пор. Около него хлопотал лекарь, но что он мог сделать? Черниченко умирал прямо на глазах. Перед предсмертным хрипом он сказал, что на него в озере напало невообразимое чудовище, похожее на ящерицу, только с плавниками вместо лап. У нее была голова змеи и туловище в чешуе. Размером она была больше быка…