Рус сказал зло:
– И кабанов бьет явно подлостью да хитростью, а не грудь в грудь!.. Что ж, за его отвагу ему и плата. Распять на виду у всего града! Пусть там смотрят, страшатся.
Сова поддакнул:
– Иудеи – подлый народ. За жизнь цепляются, как будто жизнь – самое дорогое, что есть у человека! Для них это будет зрелище! Такие вопли пойдут на стенах… Спать не дадут моим вартовым, а это уже хорошо.
Иудея подхватили, поволокли с холма. Ноги уже загребали землю, пропахивая слабые борозды. Рус крикнул вдогонку:
– Только распять так, чтобы не издох сразу! Пусть пару дней помучается.
Сова покачал головой:
– Народ хлипкий. Вряд ли долго протянет. Но кишки стоит выпустить еще у живого. Чтоб их собаки тащили, а он смотрел сверху с перекладины и выл…
В молчании наблюдали, как вдали у обочины дороги выкопали яму. Место выбрали в полете стрелы от ворот града. Чтоб видели хорошо, но дотянуться не сумели. Охочие мигом притащили две сосенки, срубили ветви, меньшую прибили поперек комля большей, поставили в яму перекладиной вверх, засыпали землей, старательно насыпали в яму даже мелких камней для устойчивости, будто столбу стоять, пока не сгниет.
Сгорбленная фигурка иудея стояла на коленях. Он качался взад-вперед, стукался лбом в землю. Русы заканчивали столб, утаптывали землю. Иудея подняли, связали ноги, а веревку на руках, напротив, разрезали, распинать надо с раскинутыми руками.
Рус повернулся к Сове:
– Ты все пути к граду перекрыл?
– Мышь не проскользнет!
– Уверен?
– Голову закладываю.
– Смотри, потеряешь, – пригрозил Рус зловеще. – Если кто из града пробежит – пусть, но нельзя, чтобы туда прошла хоть одна подвода с едой.
– Мышь не проскользнет, – поклялся Сова снова. – Мои дозорные несут службу и ночью.
– Твои люди рассыпались по весям, – уличил Рус. – Грабят да насилуют. Их можно перебить, как кроликов, поодиночке. Наше счастье, что иудеи трусы и воевать не умеют вовсе.
– Здесь людей довольно…
Он умолк, смотрел на дорогу. От кучки воинов отделился мальчишка, Рус узнал Буську, тот вскочил на коня, понесся в их сторону. Конь мчался как птица, но когда взлетел на холм, дышал тяжело, поводил по сторонам налитыми кровью глазами. Буська закричал возбужденно:
– Княже! Пленный иудей молит отпустить его попрощаться с родней. У него куча детей, семья, престарелые родители. Он клянется, что вернется!
Рус засмеялся, сзади захохотал Сова.
– А мешок золота он не запросил?
– Нет, – ответил Буська растерянно.
– Зря, – сказал Рус серьезно. – Мог бы запросить. Почему нет? Обманул доверчивых дураков, сам ушел да еще и золото унес. Ха-ха! Передай, чтобы распяли повыше. Пусть собаки только пальцы отгрызут, ежели допрыгнут. А для них можно ему пузо распороть и кишки выпустить, как Сова советует. Но не все, а по одной! Чтоб псы дрались, вытаскивая все больше и больше…
Буська повернул коня, но Сова неожиданно крикнул:
– Погоди!.. Княже, а что, если в самом деле отпустить?
– Ты рехнулся?
– А ты послушай. Отпустить с условием, что кого-то доставит на свое место. Другого иудейчика. Нам же все одно, кого распять. Одним иудеем меньше: хоть мелочь, а приятно. Но тут нам будет над чем посмеяться. Все наше войско помрет от хохота!
Рус поинтересовался настороженно:
– Что придумал?
– А ты подумай, как он будет искать себе замену! Все иудеи ведь понимают, что он не вернется. Кто ж из них вернулся бы на верную смерть? Да еще на такую?
– Это понятно, – сказал Рус. – Но в чем твоя хитрость?
Сказал, и тут же понимание пришло в голову. Сова, наблюдая за князем, сказал довольно:
– Дошло? Он не сможет найти замену, а наши лишний раз увидят, какой это подлейший народ. Без чести и совести, без дружбы. У них в самом деле своя жалкая жизнь – это самое ценное. Ты можешь себе представить иудея, чтобы тот покончил с собой, смывая пятно на чести, или даже для того, чтобы не попасть в плен? Нет, каждый цепляется за свою жалкую жизнь! Идут в плен, готовы дерьмо наше есть, но только бы уцелеть!
Рус в задумчивости покачал головой. После паузы сказал Буське, который в растерянности смотрел то на него, то на грозного воеводу:
– Так и передай. Ежели до заката солнца отыщет человека, который постоит у столба заместо него, то он волен идти в град и быть там до рассвета. На рассвете, когда вернется, мы того отпустим, а его казним.
Сова заметил:
– На рассвете?
– На закате, – поправился Рус. – Пусть для прощания ночь и целый день. Вернуться должен до заката. В тот момент, когда погаснет последний луч солнца, разопнут того, кто окажется у столба.
Буська повернул коня, гикнул и вихрем понесся вниз по склону холма. Сова смотрел вслед одобрительно, мальчишка растет молодым орленком. Рус покачивал головой, но Сова показал ему оттопыренный кверху палец. Рус нахмурился, но выглядел польщенным. Буська доводился ему дальней родней, Рус даже не помнил кем.
Всадник подскакал к группке, окружившей пленника. Тот упал на колени, воздел руки к небу. Рано молишься, подумал Рус злорадно. Посмотрим, как будешь искать себе замену. Жалкий народ, который так цепляется за жизнь! Когда эта жизнь была ценнее для мужчины, чем честь?
Съезжая с холма, он видел, как пленнику связали руки и надели на шею веревку. Так и повели к стене, а там иудей что-то выкрикивал, вздымал руки, потрясал, указывал на солнце.
Рус тоже поглядел на склоняющееся к закату светило. До захода еще далеко, но ежели не отыщет до захода, его разопнут с последним лучом. Кричи, иудей, кричи!
– Что-то случилось, – сказал Сова встревоженно.
Он поспешно начал спускаться с холма. На Руса не смотрел, спина сгорбилась. Рус рассерженно хлестнул Ракшаса, и оскорбленный жеребец понес так, что в мгновение ока обогнал коня Совы.
Возле иудея стояли еще двое, спорили между собой. На конский топот в испуге оглянулись, попятились. Лица были бледные, губы дрожали от ужаса. Рус крикнул зло:
– Что случилось?
Исайя упал на колени:
– Смилуйся, великий царь! Ты обещал отпустить меня попрощаться с моими детьми и престарелыми родителями, ежели я найду себе замену.
– И ты нашел? – спросил Рус грозно, хотя уже догадывался, глядя на двух перепуганных насмерть иудеев.
– Да, великий царь!
– Кто из них?