– Да-да.
– ...Один раз Клыка не было, и я сам запирал собак по клеткам. Так вот, у дальнего конца вольера откуда-то появился человек. Я испугался: Клык-то на базе дежурил! Спрятался за клетками. Но человек меня не увидел. Он прошел вдоль ограды и скрылся. Генерал это был, я точно узнал.
– Где скрылся?
– В этом месте каменная гряда начинается, лесом поросшая. Вот за ней и скрылся. Я сразу обратно двинул.
– А сам-то не пробовал на эту гряду залезть?
– Да что мне там делать? – искренне удивился парень. – Ноги ломать? Там же тайга начинается. И волки...
– Какие еще волки?
– Так их здесь хватает! Я думаю, что половина наших собак тоже от волков. Клык мне как-то по пьяни хвастался, что собачек иногда отпускает погулять, ну, они от волков и нагуливают. Я, когда там был, часто вой слышал. Вот, и когда Генерала увидал, тоже. Совсем рядом. Я еще подумал: а ну как загрызут? Но, наверное, это собаки гуляли за вольером. Потому что вой какой-то странный был, с рычанием...
– Ладно. Время будет, в пути расскажешь. Сколько туда надо добираться?
– Дорога трудная. Даже и дороги-то настоящей нет, все по камням да перелескам... Никак не меньше часа.
Талеев кивнул:
– Будем собираться. Ну все, пять минут на сборы, и совершим экскурсию в местный «зоопарк».
– Чего-чего?
– В собачий питомник. Очень меня это место заинтересовало.
Его друзья молчали, ожидая объяснений. Гера вытащил бумажку с майорским списком:
– Видите, написано: Клык. Этот охранник, по словам майора, занимался еще и сторожевыми собаками.
– Ну и что?
– Вадим, а ты бы стал брать с собой кинолога, отправляясь... на танцы?
– Ну...
– То-то!
– ...например, если кинолог – девушка...
– Тьфу! Да спать ты можешь хоть с вагоновожатой!
– Это грубо, командир. Но как ты догадался о моих интимных пристрастиях?
– Клык – охранник! Причем довольно мутная личность.
– Ладно, убедил. В этом есть что-то обнадеживающее.
Как только Редин и Аракчеев отошли в сторону, Виталий негромко сказал:
– Понимаешь, командир, я все думаю об этой кличке – Свендсен...
– Я тебе, как Вадик, скажу: ну и что?
– Такие прозвища, как Свендсен, – спокойно продолжил Снайп, – сами собой не выбираются.
– Может, человек просто без ума от Швеции. Или выглядит, как древний викинг: высокий, блондинистый...
Вит пожал плечами:
– Может быть... Но Свендсен – это фамилия очень знаменитого спортсмена. Биатлониста. Прекрасного стрелка. Командир, можно я отвечу тебе твоей же аналогией? – Гера, заинтересованный, кивнул. – Так вот, стал бы ты называться именем биатлонной звезды, если бы сам был... баскетболистом?
Талеев улыбнулся и дважды хлопнул в ладоши:
– Браво! ТушеЂ. На обе лопатки. То есть Свендсен бывший спортсмен-биатлонист. Что нам это дает?
– Отличный стрелок, снайпер. – На губах Виталия промелькнула улыбка. – И опять к твоим же словам: стал бы ты брать с собой...
– Можешь не продолжать. Это уже серьезно.
– Да, – подтвердил Снайп, – я бы даже категорически настаивал отменить поход в питомник... – Гера отрицательно покачал головой, – если бы с вами не было меня.
– Уверен?
Виталий кивнул.
– Я могу «работать» против снайпера. Вы пойдете без меня. Как бы. А я все время буду где-то рядом.
– Как твоя нога? – Гера вытащил из кармана ампулу. – Возьми. Нам далеко идти. Станет невтерпеж – коли!
Снайп взял лекарство.
– Вряд ли. Мне нужна очень ясная голова. Но спасибо.
Они были в пути уже почти час и успели за это время пересечь вброд ручей, обойти болото и перевалить через два небольших горных отрога. Охранник-проводник был прав: дороги здесь не было и в помине. Редкие тропы, безусловно, принадлежали местному зверью.
– Послушай, – дыхание у Талеева, как и у всех остальных, стало прерывистым и частым, – как ты умудряешься здесь с собаками проходить? Особенно через болото.
– Не, мы через болото не идем. С собаками приходится еще дальше его обходить. Это минут на двадцать дольше. И каменные гряды можно с севера миновать. Собакам нельзя, где мы: лапы поломают. Зато и тут минут десять выиграли. Скоро уже совсем, минут пятнадцать, не больше.
Кое-какие следы им, конечно, в пути попадались. И сломанные ветки, и нечеткие отпечатки человеческих ног. Вадим заметил даже обертку от жевательной резинки, зацепившуюся за куст. Но определить давность следов никто из них не мог. Проводник пожимал плечами – может, мои, а может, Клыка; никакого явно свежего указания на то, что здесь только что прошли люди, не было.
Журналист никому не рассказал о своей беседе с Виталием. Для всех он остался на базе из-за раненой ноги. Но сам Гера нет-нет да и оглядывался внимательно по сторонам, пытаясь засечь присутствие Снайпа. Однажды ему показалось, как что-то мелькнуло впереди за деревьями. Но ни единого следа на этом месте он не обнаружил, хотя специально задержался там и чуть не обползал все вокруг.
«Чего я волнуюсь? – успокаивал себя Талеев. – Никого не подстрелили – значит, Снайп на месте. Или никто и не собирается стрелять. Или мы вообще зря идем в эту сторону...»
Думать на эту тему расхотелось уже через полчаса пути. Тогда же ушло куда-то и чувство постоянной опасности.
«Куда, куда ушло...» Да в стоптанные, гудящие от напряжения ноги. И в «легкий» кашель курильщика, который все чаще вырывался из груди вместе с натужным дыханием.
«Все. Бросаю. Никаких сигар. И пробежки по утрам».
Мысль о пробежках ему почему-то больше всего не понравилась. «Буду дома сидеть. А ноги в тазик с холодной водой поставлю... И коньячку...»
Слова проводника о скором окончании похода всем добавили толику сил. Люди пошли быстрее, даже приподняли опущенные головы: ну, где там долгожданный «зоопарк»?
* * *
Снайпу приходилось двигаться впереди тайно сопровождаемого им маленького отряда. От этого он несколько раз «промахивался»: не зная точно пути, отклонялся в сторону. Чуть не утонул в этом проклятом болоте. Если еще учесть, что, кроме движения вперед, ему надо было обходить и осматривать возможные места укрытия снайпера, то его личный «километраж» вырастал вдвое.
Особо внимательным он был на переправе через ручей и когда, минуя отроги, группа выходила на совершенно открытое пространство. Тогда из своей наспех сооруженной засады он с тревогой обегал глазами каждый куст, реагировал напряжением всего тела на каждый порыв ветра, вслушивался в любое птичье чириканье.