Самое примечательное заключалось в том, что не так давно эта троица стала невольной участницей событий на «Прибрежной», точнее – заключительной их части. Преследуемый Логиновым руководитель нападения на станцию бывший полковник ФСБ Кащеев, переметнувшийся к американцам, захватил Монину яхту с Лизаветой на борту и вышел в море.
Моня со Шварцем бросились в погоню. И фактически захватили Кащеева. То есть Моня в открытом море ударом пожарного багра сбил Кащеева за борт, но так и не рассмотрел в темноте его лица. После чего, понимая, что неудачливый пират теперь никуда не денется, отправился освобождать запертую в туалете Лизавету.
По иронии судьбы, как раз в это время и в этой точке Кащеева должны были забрать американские боевые пловцы. Так что, когда Моня вернулся на палубу, Кащеева уже и след простыл. Подплывший же на катере Логинов мгновенно сообразил, что яхта заминирована. И не ошибся. Как только они отошли на безопасное расстояние, грянул взрыв.
После этого Моня распрощался с Логиновым навсегда. И попросил не только никогда ему не звонить, но даже и не вспоминать. И вот теперь, стоя на трапе «Одиссея», Логинов невольно покачал головой, вспомнив крылатую фразу: «От судьбы не уйдешь...»
– Твою мать!.. – невольно вырвалось у Кащеева.
Чтобы избавиться от гнетущих мыслей, он вышел на палубу и прогулочным шагом добрался до задней оконечности надстройки. И теперь не мог поверить своим глазам.
Внизу, в бассейне, бултыхалась и верещала Лизавета. Моня в длинных шортах лежал в шезлонге, а его телохранитель Шварц откупоривал для него пиво. На «Одиссее» эта троица чувствовала себя как дома, словно бы жила здесь с момента постройки судна.
На всякий случай Кащеев зажмурился и резко открыл глаза. Но картинка не изменилась. Только бултыхавшаяся в бассейне Лизавета перевернулась с живота на спину, а Моня нетерпеливо цапнул у Шварца пиво и присосался к нему.
Кащеев сунул руку в карман, где у него лежал спутниковый телефон. Такие телефоны имелись у всех участников операции, поскольку в море мобильной связи не было. Отойдя в укромный уголок палубы, Кащеев набрал номер Купера, который курировал операцию в целом. Обращаться к нему следовало только в самых экстренных случаях, но сейчас как раз такой и был.
В трубке тренькнуло, после чего пошли гудки вызова.
– Да, я слушаю! – наконец отозвался Купер.
– Это я!
– Понял, Григорий!
– Я только что видел этих троих...
Несмотря на то, что спутниковые телефоны имели встроенные шифраторы, что практически исключало возможность прослушки, Кащеев по привычке старался не болтать в эфире лишнего.
– Этих троих – это кого?
– Тех, кого мы видели в Турции. На рынке.
– А-а, понял. Где ты их видел, Григорий?
Чарльз Купер, в отличие от Кащеева, говорил без опаски. Американцы уверены, что они самые умные в мире. И даже 11 сентября их ничему не научило.
– В бассейне. Они купаются в бассейне. На моей палубе!
Купер на другом конце вздохнул.
– Григорий, это, конечно, замечательно, что ты решил мне об этом сообщить, но у меня куча важных дел... Понимаешь?
– Я все понимаю, Чарли! – быстро проговорил Кащеев. – Но такое... не может быть случайностью!
– С чего ты это решил, Григорий?
– Я просто чувствую, что они здесь неспроста! Наверняка и он где-то тут!
– Он – это Логинов? – уточнил Купер.
– Ну да!
– Значит так, Григорий. Давай договоримся, что впредь ты мне будешь докладывать не о своих чувствах и догадках, а исключительно о проверенных фактах. Если эти трое на «Одиссее» неспроста, я хочу знать, с какой целью они находятся на борту. А если там и Логинов, то выясни, в качестве кого он находится на судне и чем занимается. Понятно?
– Да!
– Только работай очень аккуратно, Григорий. На этот раз проколы недопустимы... – И Купер, даже не попрощавшись, отключился.
– Козел! – проговорил Кащеев, посмотрев на мигнувший телефон.
Злости в его голосе не было, только презрение. Купер все больше напоминал ему Бориса Осиповича Сосновского. Тот тоже поначалу был с Кащеевым запанибрата. Потом стал относиться как к холопу. А в конце своей бесславно закончившейся карьеры государственного деятеля, смывшись в Лондон, просто «кинул» Кащеева, даже не заплатив за предательство...
– Монь, а почему ты купил билеты третьего класса, а не второго? Сейчас я тоже бы лежала в шезлонге и Шварц в очереди бы не торчал... – проныла от бассейна Лизавета.
– Да потому, блин, что я и так вбухал в этот круиз бешеные бабки!
– А Шварц сказал, что ты билеты по дешевке купил, когда на них цены упали после какой-то статьи...
– По какой, блин, дешевке? – сорвав очки, приподнялся в шезлонге Моня. – На этот круиз все греческие миллионеры и звезды сначала подписались! Так что половина стоимости, считай, была за голимый престиж! Поняла?
– Поняла, Монь...
– Ну вот! Так что взял я билеты за реальную цену! В евриках, между прочим... Вы мне, блин, со Шварцем за то, что попали на этот круиз, ноги должны целовать, а не на нервы капать!
– А то я тебе не целую! – обиделась Лизавета. – Это ты Шварцу говори, а не мне! Я тебе свой билет за одну ночь отрабатываю! Понял? Ты хоть знаешь, сколько тут стоит то, что я тебе делаю?
– Нет, блин, ну че ты завелась, в натуре? Сели на пароход, вон тебе бассейн, вон бар...
– Да потому что обидно, Монь! Другие вон кошелки в шезлонгах валяются, а я тут как лишенка какая-то на бортике торчу!
– Ну, блин, достала ты меня! На, ложись! – вскочил Моня. – Я лучше поплаваю, чем твое нытье слушать!
При всем презрении Кащеева к Сосновскому, тот все-таки не был, как Купер, настолько уверен в своей непогрешимости. Купер же являлся стопроцентным американцем – с комплексом собственного превосходства. К сообщению Кащеева он отнесся подчеркнуто пренебрежительно. И задание, данное Кащееву, было просто способом щелкнуть его по носу.
– Ладно... – вздохнул Кащеев, пряча в карман спутниковый телефон.
На «Одиссее» он находился в качестве боевика с минимальным запасом чеченских слов. Для того, чтобы никто впоследствии не усомнился в реальности происшедшего. Другими словами, Кащеев был лишь пешкой в игре Купера. Однако пешки иногда превращаются в ферзи...
«Мало шансов у нас, но мужик-барабанщик, что кидает шары, управляя лото, мне сказал номера, если он не обманщик, на которые нам выпадет дом...» – вдруг пронеслось в голове Кащеева. И он криво усмехнулся.