Когда наткнулись на довольно богатую весь, Владимир велел собрать все подводы, посадил три десятка викингов, запрягли лучших коней, и маленький отряд отправился впереди войска. Сам Владимир ехал верхом. Ингельд косился завистливо, клялся научиться держаться в седле, когда остановятся на сутки-двое.
Когда с холма показался Новгород, они уже обогнали основное войско на два суточных перехода. Владимир бросил Ингельду:
– Пойдешь со мной?
Глаза хольмградца безумно горели, по лицу пошли красные пятна. Таким Ингельд не видел его даже перед поединком с Олафом. Сейчас новгородец часто дышал, грудь вздымалась, как море в час прилива, его распирала долго сдерживаемая – почти три года! – ярость и жажда мести.
– Сколько людей взять?
– Хватит и десятка. Но назови самых быстрых!
Ингельд кивнул понимающе:
– Не хочешь, чтобы твои враги ушли?
– Боюсь этого, – признался Владимир.
Ингельд взглянул с еще большим уважением. Хольмградский конунг боится не боя, а что враги убегут, сдав город без сражения. Такой конунг заслуживает славы. За ним пойдут самые яростные воины, а сам конунг достоин прозвища Вольдемар Кровавый Меч!
– Я отберу самых отважных, – пообещал он. – И быстрых.
Они выждали, когда к городским воротам потянулись телеги из весей, где везли свежую рыбу, туши забитых оленей, мешки с мукой и зерном. Захватив две подводы, что тащились особняком, быстро зарезали несчастных весян, Владимир с Ингельдом взяли вожжи в руки, а викингов спрятали в мешки, высыпав зерно в грязь и забросав прошлогодними листьями.
Ингельд ворчал: ему досталась тесная одежда селянина, вдобавок обильно забрызганная кровью. Владимир умудрился зарезать двоих, не уронив на одежду ни капли.
– Если спросят, – утешил Владимир, – сошлись на меня. Я скажу, что побил тебя за плохое… ну, плохое поведение.
– Я скажу, что твою жену увел! – вызвался Ингельд злорадно.
– Ну, моих жен увести трудно. Их у меня больше десятка…
Но помрачнел, ибо сладкую плоть его женщин сейчас терзают чужие руки. Даже тех женщин, кто в дальних весях. Истекают слюнями счастья, что завладели его женщинами, женщинами князя! Уже только эти мысли заново придают силы их плоти. Его женщин жаждут еще и потому, что тем самым попирают его и возносят себя. Разве не все войны ведутся для того, чтобы жадно сорвать одежду с женщин соседа?
Стражи ворот еще дремали под утренним солнцем. Владимир боялся, что будут взимать плату за въезд, тогда проверят, что везут в мешках, но в Новгород еще не докатился обычай взимать мзду за все и со всех, а мостовую пошлину уплатили еще поселяне.
Им махнули равнодушно, поленившись сдвинуть задницы с прогреваемого солнцем местечка, и две подводы въехали в город. Ингельд с любопытством глазел по сторонам, Владимир сидел насупившись, капюшон надвинул на лоб, пряча глаза, руки сунул под мышки, ежился. Страж на выезде из ворот в город сказал сочувствующе:
– Лихоманка бьет? Пьете, дурни, болотную воду…
Владимир кивнул, пряча лицо. Страж наверняка знает его. За три года в Новгороде что могло измениться?
– Вернешься, – продолжил страж, – выпей меду и пропарься хорошенько! А то подохнешь, кто нам зерно возить будет?
Он захохотал, потом вдруг на лице появилось подозрение.
– Эй, что-то в тебе такое… А ну, покажь свое свинячье рыло!
Владимир приготовился стегнуть коня и понестись в город, но, как назло, впереди на улице показался целый отряд. Они шли на смену ночной стражи, все выспавшиеся, здоровые, сильные, готовые разнести вдрызг что угодно и кого угодно.
– Тебе рыло мое ничего не скажет, – пробормотал Владимир. Краем глаза он увидел, как подобрался Ингельд. Рука викинга скользнула под сиденье, где прятал меч.
– Все же покажи! – настаивал страж.
С неожиданной легкостью он вспрыгнул на колесо, быстро приподнял капюшон. Его глаза выпучились. На лице изумление. Он раскрыл рот для вопля, Владимир сказал жестко:
– Молчи! Иначе сейчас умрешь!
Страж опустил глаза, острие ножа касалось его живота. Страж выпустил воздух, покачал головой:
– Княже… Да ты что? Мы ж тебя все время ждали! Да ты только кликни… нет, я сам кликну, мы все за тобой, куда велишь!
Владимир ощутил, как гора свалилась с плеч. Он шепнул:
– Когда услышишь крики от княжьего терема, скажешь всем, что я вернулся. А пока никому, понял?
Страж закивал радостно:
– Понял. Посадник и его люди спят долго, возьмешь тепленькими. Это не мы, новгородцы, что встаем с петухами!
– Ты догадлив, – одобрил Владимир. – Быть тебе десятником!
Страж соскочил на землю, Владимир хлестнул коня. За спиной слышал облегченный вздох Ингельда, что едва не сдул его с повозки, а потом чей-то голос:
– Эй, Корыто, чего сияешь, как ромейская денежка?
И голос стража:
– У меня праздник, Микуна. Да и тебя скоро пригласят…
Когда подъехали к воротам княжеского терема, Владимир слез, постучал. Открылись не ворота, а калитка сбоку. Дюжий заспанный страж смерил его недружелюбным взглядом. Владимир ощутил облегчение: чужак. Даже одет по-киевски. Посадник местным не доверяет, взял свою охрану.
– Зерно привезли, – сказал Владимир понуро, – как и было велено.
Страж проворчал:
– Леший вас задери всех… Чего тут так рано встают?
Пока отворял ворота, сердце Владимира прыгало, вот-вот что-то помешает, не может везти так долго. Страж на воротах узнал и не выдал, хотя мог бы заработать неплохо, но сейчас уже одни враги!
– Давай помогу, – вызвался он наконец. Ингельд с сомнением смотрел, как Владимир исчез во дворе, там слышались голоса, подошел кто-то еще, наконец ворота медленно распахнулись. Ингельд пересел на переднюю телегу, поспешно погнал коня на середину двора. На ухабе тряхнуло, мешки двигались, в иных даже слышалось ворчание. Ингельд начинал усиленно сморкаться и чесаться, зевал с волчьим завыванием.
Подводы пошли к крыльцу. Страж от ворот недовольно крикнул, махнул в сторону подвалов, куда, мол, дурачье, прете, повернулся закрывать ворота. Пока управлялся со створками, сонно совал засов в железные уши, Владимир уже с мечом в руке прыгнул на крыльцо:
– Ингельд! Со мной, а остальным рубить всех, кто с оружием!
В сенях тихо, пронеслись наверх по широкой лестнице. На втором поверхе попался крупный мужик с двумя ножами на поясе. Одет по-новгородски, но заспан по-киевски, и Владимир без сожаления воткнул на бегу меч в бок, побежал, не оглядываясь на хрипы.