– Погляди сверху на свой город, – приговаривали ему почти ласково. – Ты ж был выше всех, нас за людев не чел! Вот и будь выше.
Острие кола сверху тонкое на длину среднего пальца, разве что малость толще, затем медленно расширялось. Какое-то время можно держаться, напрягая мышцы задницы и сжимая ногами гладко обструганный ствол, но никто не продержится вечно. Усталость побеждает любого богатыря, но даже тогда у немногих хватает мужества расслабить мышцы и помочь себе умереть быстро.
Наместник начал кричать и дергаться на колу первым. Его грузное тело просело, кол обагрился кровью и слизью. Завыл еще один, в смертной муке запрокинул голову, кровь потекла темная, будто и не человека казнили вовсе, а вурдалака.
В толпе смеялись, хлопали в ладоши, подбадривали, советовали, как продержаться дольше. В воздухе стоял теплый запах свежей крови и свежих внутренностей вперемешку с содержимым порванного кишечника. В толпе собравшихся мальчишки-разносчики бойко торговали ячменными лепешками, булками и пирогами.
Потом часть народа отхлынула к капищу, там жрецы приносили в жертву детей посадника. По подсказке новгородцев пымали несколько ярых сторонников Ярополка, коим пожаловал дома и земли воевод Владимира. Для них спешно начали ставить еще колья, а кому не нашлось места, тех Владимир велел повесить на крюках за ребра возле городских ворот.
Жен и старших дочерей предателей отдал викингам и просто охочим на потеху, младших – в жертву Перуну, а дома – на поток и разграбление. Земли вернул прежним хозяевам, не взяв себе ни щепочки.
Войдан еще в первый день собрал сотников, велел проверить, кто и насколько в их старшей и младшей дружинах готов к бою, а кто и к походу на Киев. Все кузницы работали, удивляя и настораживая викингов, круглые сутки. Оттуда выносили охапками еще горячие мечи, топоры, кривые сабли. Заново перековывали коней, готовили к дальней дороге.
Главному войску викингов оставалось два дня хода, чтобы добраться до Новгорода. Владимир спешил за эти два дня переделать все дела, чтобы увести эту жадную до крови толпу в глубину Руси.
Задерганный, усталый, он валился с ног, а в седле проводил времени больше, чем на ложе. Когда приехал в терем, осушил большую чашу крепчайшей кавы, сердце застучало чаще, но сил почти не прибавилось. Кава тоже не придает сил, как объяснил волхв, а берет из его же запасов. Но откуда их брать, если уже все выметено, по сусекам поскреб и вычистил?
Обедал стоя, как конь, так еще можно противиться сну. Когда дверь распахнулась, Владимир ожидал Тавра, но на пороге возник перекошенный силуэт Сувора.
– Княже, к тебе послы!
– Кто? – переспросил Владимир. Сувор двоился и расплывался в его глазах, будто в его личину поселилась Мара.
– Послы!
– От кого? – Он ощутил, как сон начал отступать, а сердце похолодело. – От Ярополка? Или от Рогволода?
– Нет, княже. Заморские! Правда, гутарят по-нашему, только язык малость чудной.
– Не до послов, – ответил Владимир. – Накорми, пусть ждут до утра. Утро, мол, вечера мудренее.
– Как скажешь, княже, – ответил Сувор, но остался на месте. – Подождут так подождут. Только они вроде бы помощи просят!
Владимир горько засмеялся:
– Помощи? У нас? Самому впору вешаться или топиться. Зови! Интересно, кому это еще хуже, чем нам… Нет, приведи их в малую палату. Там сейчас Добрыня с боярами, Тавр. Я сейчас приду.
Сувор удалился. Владимир осушил еще чарку кавы, набросил княжеское платье и спустился в малую палату. Пир там угасал, но пиры Владимира были теми кострами, которые только ждут новой охапки хвороста. Едва Владимир вошел, за столом раздался довольный гомон, отроки забегали чаще, сменили скатерти. Пировали все свои: Добрыня, Тавр, Стойгнев, Панас, Твердохлеб, молодые бояре и двое тысяцких.
Гостей еще не было, но едва Владимир сел, как за дверью послышались голоса. Дверь распахнулась, в палату вошли люди, от которых сразу повеяло железом и кровью. Рослые, крутоплечие, суроволицые, все в доспехах: не парадных, а бранных, погнутых и рябых, словно их клевали птицы с железными носами.
Владимир невольно взглянул на сапоги прибывших. Стоптанные подошвы и сбитые каблуки, пыль заполнила трещины. У одного потертости от стремян, остальные явно бились пешими.
Вперед выступил седоусый мужчина, шлем держал на согнутом локте. Белые волосы свободно падали на плечи. Коричневое лицо настолько иссечено морщинами, что шрамы почти прятались среди них. Глаза у него были светло-голубые, цвета северной морской волны.
– Челом бьем тебе, князь. – Густой сильный голос наполнил палату. – Желаем здравствовать в мирном граде Новгороде!
– Благодарствую, – ответил Владимир настороженно, почудилась издевка в слове «мирный». – И вам… желаю того же. С чем прибыли, дорогие гости?
Он широким жестом пригласил их за стол. Пока рассаживались, изучал их внимательно. Это в Царьграде императором может быть слабый старик, а здесь, на украинах мира, вождями становятся лишь те, кто умеет крепко держать меч и с его помощью сплотить вокруг себя дружину себе подобных. Эти гости именно такие. Держатся с достоинством, не простые воины, но в доспехах и при мечах. И видно, что оружием пользоваться умеют.
– Мы прибыли издалека, – сказал седоусый. – Меня зовут Горислав, а это доблестные Ратмир, Всебой и Вышеслав. Мы добирались с западных границ славянского мира… Мы – велеты, а в других странах нас кличут лютичами. Испокон веков мы занимаем земли от реки Лаба и реки Сала на западе до реки Одра, или Одер, на востоке, от Рудных гор на юге и до самого Балтийского моря на севере…
– Великую землю держите, – заметил Владимир уважительно.
– Увы, земли славянского мира уменьшаются, княже! Да так быстро, что могут исчезнуть вовсе. Германская империя с ее «Дранг нах Остен» давит со страшной силой вот уже двести лет. Еще раньше от ее ударов рассыпалась Римская империя, от мечей германцев пали целые страны. Теперь она обрушилась на нас… Ей нас не сломить, ведь мы – велеты, тевтонов били и бьем. Ни одно войско захватчиков, что приходят к нам, не уходит целым…
Он перевел дыхание, а воин, которого он назвал Ратмиром, вклинился горячо:
– Мы бы справились с Германией сами, ведь мы – велеты, а то и послали бы своих героев в их земли, чтобы там разрушили все и сожгли, а детей увели, дабы навсегда стереть с лица земли этот подлый род… если бы не бодричи! Этот подлейший союз, что всегда враждовал и воевал с нами. Он пошел с Германией, чтобы одолеть нас или хотя бы ослабить!
Владимир обвел взглядом внимательно слушающих бояр. Добрыня сочувствующе кивал, на его широком лице было само сострадание.
– Но ведь бодричи, – сказал Владимир осторожно, – гм… у них те же боги, тот же язык, та же одежка… Сколько их в союзе?