Рогволод с рычанием отбросил рукоять, ухватил топор обеими руками. Воины подались назад уже сами, натиск полоцкого князя был страшен. Владимир с трудом сдерживал напор, даже отступил на два шага, потом еще на шаг и еще. Наконец-то викинг поступил правильно, успел он подумать. Со щитом уже изнемогал, а сейчас схватка стала почти равной…
Владимир закрывался щитом, все время выставляя топор, словно готовясь к короткому удару. Рогволод должен остерегаться, это держит в напряжении, изматывает. Щит грохотал от ударов, голова гудела. Глаза неотрывно следили за князем. У того в груди гудело, словно в трубе в ветреную ночь, наконец он, улучив момент, поднял забрало, чтобы хватить ртом воздуха, и Владимир содрогнулся, увидев красное измученное лицо и налитые кровью глаза. Борода князя смялась и потемнела от пота.
Он бил все слабее, сам шатался от своих богатырских замахов. Один удар, вовсе неудачный, Владимир не стал отбивать щитом, просто отклонился. Лезвие просвистело мимо, звонко отозвались на удар каменные плиты.
– Отправляйся в свою Валгаллу! – крикнул Владимир. – Но берегись, ибо я могу найти тебя и там!
Страшно блеснуло на солнце железо. Все увидели блестящую дугу, с такой скоростью новгородский князь обрушил топор на рогатый шлем. Железная скорлупа раскололась как гнилой орех. Лезвие вошло в голову князя по самый обух.
Владимир выпустил топорище и отступил на шаг. Рогволод еще стоял, ноги пытались удержать мертвое тело, а за его спиной Кресан кивнул своим дружинникам, те отступили и приготовили оружие к схватке. Люди Рогволода хмуро переглянулись, начали безрадостно бросать свое оружие на землю. Пленников отвели к забору и усадили двумя рядами.
В тереме слышались крики, большей частью – женские. Грохотало, звенела посуда, трещала мебель.
Вскоре на площадь перед теремом выволокли молодых женщин, девок. С них срывали платки, что везде считалось бесчестьем, с ходу лапали, задирали подолы.
Из рук дружинников отчаянно вырывалась стройная девушка с огромными синими, как озера, глазами на бледном лице. Ее золотые волосы на лбу были перехвачены ниткой крупного жемчуга, а толстая коса падала на высокую грудь и свисала до пояса. Слезы бежали по ее мертвенно-бледному лицу.
– Это и есть Рогнеда? – спросил Владимир у Тавра. Тот вышел следом, улыбался, поднял кверху большой палец. На руке была кровь, но боярин скалил зубы, очень довольный.
– Она, – ответил Тавр. – Пыталась зарезаться… Не похожа?
– Я ожидал большего, – ответил Владимир сухо. Ненависть жгла душу, он пытался вызвать к ней жалость и не мог.
– Она, – заверил Тавр. – Самая красивая во всем Полоцком княжестве! А то и на Руси.
Владимир заскрипел зубами, почудилось, что вот-вот услышит над головой далекий серебристый звон фанфар.
– Самая-самая? Да что в ней? И задница чересчур высока, и вымя у любой коровы больше!
Рогнеда, обливаясь слезами, безуспешно пыталась упасть на труп отца. Роальд и Турольд в лужах крови разбросали руки в трех шагах от отца. Дружинники держали ее крепко, зло зыркали по сторонам. Тавр молодец, сумел вырвать ее из-под ножа. Явно же Рогволод оставил с нею людей, дабы зарезали в случае чего.
Владимир отшвырнул топор, где на лезвии прилипли седые пряди ее отца. Голос был хриплым от ненависти:
– Ну, гордая княжна? Готова разуть сына рабыни?
– Убей меня! – вскрикнула она в слезах. – Убей меня, зверь! Как убил отца и братьев!
Площадь была завалена трупами. Вдали над крышами поднимался черный дым, в проеме ворот билась лошадь с распоротым животом. На ступеньках крыльца лежали бездыханные двое дружинников, что пришли с ним из далекого Новгорода.
Он зло засмеялся. Ярость душила так, что стало трудно дышать.
– Красивой смерти жаждешь! Героиня северных саг! Не будет тебе… Эй, вы там! Этих девок вам на потеху! А гордая княжна пожнет то, что посеяла…
Она закричала, увидев перед собой его белое безумное лицо. Он шагнул к ней, рванул за ворот. Нежная ткань затрещала и осталась в его кулаке. Она задохнулась от ужаса, а когда свежий воздух пахнул ей на грудь, она вдруг увидела, что новгородец разорвал ее платье до пояса! Она ухватилась обеими руками за лоскутья, пытаясь закрыться от похотливых взглядов. Он больно ударил ее по руке. Разорванное платье соскользнуло с ее узких девичьих плеч.
В ужасе, видя, что рушится мир, она с плачем пыталась закрыть обнаженную грудь обеими ладонями. Новгородец зло сжал кисти ее тонких рук и медленно развел в стороны. Она попыталась укусить его за руку, но он с такой силой ударил ее по лицу, что она упала, больно ударилась о каменные плиты площади.
Он нагнулся, ухватил за косу и намотал на руку. Его голос был прерывающимся от ненависти:
– Ну? Что скажешь, благородная гадина?
Она пыталась вывернуться. Он ударил ее снова, его сильные руки срывали с нее одежду. Она слышала гогот собравшихся мужчин, пыталась отбиваться, царапалась, кусалась. Он ударил ее еще, грубо перевернул лицом вниз. Она разбила губы о камень, уже и так залитый кровью ее отца. Потом ее тело пронзила острая боль, новгородский раб что-то выкрикнул, в ответ загремели мужские голоса, похабные и стыдные. Он мял ее и терзал, ее нежное тело трещало под его грубыми, рвущими ее плоть пальцами.
Потом тяжесть вроде бы ушла, но истерзанное тело застыло от боли, она боялась шевельнуться. Мимо процокали конские копыта. Мужские голоса раздавались то ближе, то удалялись.
Солнце уже садилось, когда она зашевелилась, пыталась сесть. Вдруг услышала быстрые шаги, ее подхватили участливые руки. Это была сенная девка Ганка. Платье ее тоже изорвано, губы искусаны, на теле виднелись синяки и кровоподтеки. В глазах стоят слезы.
– Милая княжна, что эти звери с тобой сделали!
Рогнеда с усилием повернула голову. Она сидела, поддерживаемая Ганкой, в теплой луже крови. Та уже потемнела, свернулась в комочки. Рядом лежал труп отца, а с другой стороны – разрубленные тела братьев. Она узнала их с трудом. Доспехи и одежду сняли и прекрасные тела разрубили, глумясь, топорами, будто туши лесных кабанов.
– Княжна! Нас, твоих девок, бесчестили прямо на площади…
– Меня… тоже… – прошептала Рогнеда.
– Тебя только князь, а нас скопом! Березана противилась, так ее проткнули копьем, а потом уже мертвую испакостили… Звери, хуже зверей!
Она расплакалась, обнимая и расплетая тяжелую, набухшую от крови косу. Рогнеда сидела недвижимо. Во всем теле была боль, но еще большая боль терзала внутренности. Теперь она знала, что такое ненависть. Сегодня терзали не только ее тело. Втоптали в грязь девичью честь, имя гордой княжеской дочери. А что такое потеря богатого княжества в сравнении?