Засядько пугливо оглянулся. Не произнес ли вслух: «ракеты»?
Вечером вынес из каюты аккуратно склеенный из плотной бумаги цилиндр на длинной палке. Это была осветительная ракета собственной конструкции.
Оглянувшись по сторонам, установил ее на палубе и стал высекать огонь. На корабле было пустынно, лишь на нижней палубе осталась караульная команда да на верхней дремал часовой. Матросы и офицеры съехали на берег и уже, наверное, вовсю веселятся в злачных заведениях портового города. Никто не станет глазеть на странное занятие капитана десантных войск и приставать с вопросами.
Порох воспламенился не сразу. В цилиндре затрещало, зафыркало. Из нижнего отверстия ударила струя удушливого газа, посыпались искры. Ракета затряслась и резко рванулась вверх.
– Один… два… три… четыре… – считал Засядько, волнуясь.
На счете «пять» бумажный цилиндр взорвался. В небе полыхнул огонь, вниз полетели горящие клочья. На верхней палубе испуганно вскрикнул и выругался часовой, на берегу остановились прохожие.
Засядько, дабы не привлекать внимания, ушел в каюту. На столе стояли две бутылки коньяку – крепчайшего вина, производство которого французы наладили еще полтораста лет назад в городе Коньяк. Однако обе бутылки были припасены для гостей. Александр не пил, не желая туманить голову, но вино держал постоянно, чтобы подчеркнуть – он такой же, как и все: компанейский малый, не дурак выпить, охотно слушает и рассказывает анекдоты и, уж конечно, не сидит ночи напролет над расчетами, не относящимися к военному делу.
На другой день его вызвали к вице-адмиралу.
– Садитесь, Александр Дмитриевич, – пригласил Сенявин доброжелательно. – Вы так и не съезжали на берег? Ваши друзья там неплохо повеселились, отдохнули…
– Для меня отдых – на корабле, – отчеканил Засядько, желая прервать разговор.
– Ну-ну, – сказал Сенявин примирительно, – вы отличный моряк, но ведь не только же моряк? Суворов говаривал о вас как о прирожденном сухопутном воине. А если и воздушный океан могли бы бороздить корабли, то, наверное, вы и там показали бы себя с наилучшей стороны и о вас говорили бы как о прирожденном летателе, воздухоплавателе. А может быть, вы и в самом деле не моряк и не сухопутник, а?
Сенявин хитро прищурился, и его маленькие медвежьи глазки как буравчики впились в капитана. Засядько ощутил тревогу. Что мог значить этот странный разговор?
– Как сказано в Писании, – ответил он почтительно, – судите не по словам, а по делам моим.
– Дела у вас идут отменно, – согласился Сенявин. – Кстати, поговаривают, что вы интересуетесь осветительными огнями? Даже шутихи пускаете? Но ведь это несерьезно, да?
– В некотором роде, – ответил Засядько медленно. Он лихорадочно соображал, как выпутаться. – Это забава, но забава царей. Сам Петр Великий потратил немало времени на создание и конструирование шутих и фейерверков, он же смастерил осветительную ракету, которая принята на вооружение русской армией, доныне зовется «петровской ракетой»…
Сенявин озадаченно молчал, потом вдруг спросил:
– Но что лично вас привлекает в этой игрушке?
Засядько быстро перебрал варианты ответов. Что можно сказать и в какой мере? От всесильного флотоводца зависит многое. Не потрафишь – сошлет в какую-нибудь дыру, где до конца жизни проторчишь в чине капитана. А на скромное жалованье непросто развернуть работу над большими ракетами…
– Все великое начинается с игрушек, – ответил он, твердо выдерживая пронизывающий взгляд адмирала. – Флагман, на котором мы бороздим океан, сначала был построен в виде игрушки, модели.
– Те игрушки служили прототипом для настоящего, – заметил Сенявин. – А что вырастет из ваших шутих?
Пришлось решиться на дипломатическое отступление. Засядько сделал вид, что задумался, потом пожал плечами:
– Какая мать знает, что вырастет из ее младенца? Может быть, великий ученый или полководец, а может, станет мелким чиновником или хуже того – злодеем.
– Но вырастет?
– Если не умрет в колыбели.
– Гм… Вы интересный человек. Ладно, вы свободны. Кстати, а какая основополагающая идея привлекает вас в фейерверках?
– Они несут в себе движущую силу, – ответил Засядько уже от дверей. – Ядро, с какой бы силой оно ни было выпущено, все время замедляет полет. Ракета же постоянно ускоряется. Предположим, что мы начинили ее не порохом, а какой-то другой химической смесью, которая бы горела несколько часов, а истечения газов давала бы равнозначные пороховым. Тогда бы мы с этого корабля смогли обстреливать и Константинополь, и Париж, и любой другой город мира! Более того, мы могли бы…
Он осекся. И так сказал больше, чем следовало. Не хватало еще ляпнуть о других планетах!
Сенявин восхищенно крутил головой. Он сам любил парадоксы и по достоинству оценил игру ума молодого офицера. Нелепость, а не подкопаешься! Теоретически верно, концы с концами сходятся.
– Идите, – разрешил он милостиво. – Я распоряжусь, чтобы вам не чинили помех. Можете в свободное время заниматься опытами, если вас не привлекают портовые кабаки.
– Премного благодарен! – отчеканил Засядько. Вытянулся, щелкнул каблуками и поспешно вышел.
5 и 7 июня десантные войска под началом капитана Засядько и отряды черногорцев дважды неудачно атаковали колонну французов численностью в двести человек. Атака была отбита с большими потерями, хотя русских и черногорцев было три с половиной тысячи человек.
Пришлось призвать на помощь флот. Истребительный огонь кораблей заставил французов оставить Брено, и они ушли в Верхний Бергатто под начальство генерала Делагорта.
Засядько разместил солдат за склоном горы и стал ждать ответной атаки. Вскоре ворота распахнулись, показалась стройная колонна французских солдат. Выйдя из крепости, они выстроились в каре и двинулись на черногорцев, которые, отстреливаясь, стали отступать нестройной толпой. Во главе колонны шел высокий седой человек с обнаженной шпагой. То был генерал Делагорт.
Засядько залюбовался четкой и красивой штыковой атакой. Это была настоящая европейская армия, дисциплинированная, обученная, с высокой военной культурой.
– Батальон, – скомандовал он негромко, – пли!
Грянул залп. Все окуталось дымом. Со стороны черногорцев выстрелы слышались чаще. Видимо, союзники прекратили отступление и тоже стали обстреливать неприятеля.
– Вести прицельный огонь! – предупредил Засядько.
– Ваше благородие, в штыки бы…
– Огонь!
– Чтоб русский бой удалый, как говаривал Суворов…
– Дурень, я хочу не боя, а победы. И чтоб вас привезти обратно живыми.