– А, женщины… Это всегда самый сладкий товар.
– Мне нужна вон та, – сказал Засядько внезапно охрипшим голосом.
Он бросился на сходни, сорвал с женщины покрывало. На него взглянуло дикое, заплаканное лицо Кэт. Губы ее распухли, глаза были красные от слез. Она обеими руками прижимала к груди маленькую Олю. Та выглядела измученно, но, завидев красивого русского офицера, улыбнулась сквозь слезы и протянула к нему ручонки.
– Господи, Кэт!.. – Он обернулся к Али-паше. – Эту женщину я забираю!
За спиной Али-паши раздался грозный ропот. Янычары уже перестали обращать внимание даже на пушки фрегата, под прицелом которых находились. Гнев и унижение были на их лицах. Один подъехал к вожаку, что-то выкрикнул гневно.
Али-паша кивнул, обернулся к Засядько. Черные цыганские глаза смеялись.
– Он говорит, что это его женщина. Он поймал ее! Что скажешь на это, гяур?
– Эта женщина – русская, – сказал Засядько с яростью. – Она не может быть его добычей.
– Это война, – ответил Али-паша философски. – Мы все можем стать добычей воронья.
– Эту женщину я не отдам, – заявил Засядько.
Солдаты с готовностью сомкнулись вокруг Кэт. Али-паша сделал знак своим людям, те вытащили ятаганы и окружили группу русских солдат. Их было вдесятеро больше, и здесь, как понимал Засядько, пушки фрегата не помогут.
– Ладно, – сказал он сдержанно, – я признаю его право на эту женщину…
Глаза Кэт в испуге расширились, солдаты заворчали. Лишь маленькая Оля смотрела на Засядько и тянула к нему руки.
– Ну вот и хорошо, – сказал Али-паша с победной усмешкой. В глазах была радость, он заставил отступить железного капитана, о котором знали уже и французы, и турки, и всякие там сербы с греками.
Засядько вытащил кисет с монетами:
– Здесь сто цехинов. Я предлагаю за эту женщину!
Янычар, который был хозяином Кэт, отрицательно покачал головой. Али-паша понимающе засмеялся. Любую женщину можно купить за цехин, но его люди, хоть и разбойники, гордость ставят выше денег!
Кэт попробовали утащить, но штыки солдат все еще загораживали янычарам путь. На Засядько оглядывались, ждали его последнее слово.
– Ладно, – сказал он хмуро, – тогда будем говорить не как торговцы, а как мужчины. Я ставлю эти монеты, а ты ставишь женщину. Мы можем сыграть хоть в кости, хоть тянуть жребий…
Янычар отрицательно покачал головой, хлопнул ладонью по эфесу кривого меча. Али-паша объяснил:
– Он говорит, мужчины объясняются языком оружия.
– Он прав, – ответил Засядько просто.
Среди янычар пошло оживление. Али-паша смотрел внимательно:
– Ты отважный командир, но так ли ты хорош в схватке? Если один на один? Здесь выучка франков не поможет. В поединки сомкнутым строем не ходят!
Засядько смолчал, что он не родился русским офицером. Слышно было, как вскрикнула Кэт, заплакала. Солдаты подались в стороны, образовали круг. Янычары слезали с коней, тоже помогали гренадерам освободить площадку для поединка. У людей Али-паши горели глаза, все азартно переговаривались, из рук в руки переходили монеты. Засядько заметил, что некоторые из гренадеров, поддавшись общему настроению, тоже о чем-то уговаривались с янычарами, бились об заклад, складывали в узелочек монеты, золотые кольца, серьги.
«Я вам покажу, – подумал он зло. – Ишь, двух драчливых петухов узрели! Ладно, разберусь, кто против меня ставил, сквозь строй мерзавцев…»
Он обнажил шпагу, посмотрел на янычара и швырнул ее Афонину. Один из воинов в чалме с готовностью протянул свой ятаган. Александр взвесил на руке, оглядел широкое лезвие, загнутое и хорошо сбалансированное, кивнул.
Кроме двух поединщиков, на площадке никого не было, гренадеры и янычары стояли вперемешку, сцепились руками, держали линию. Остальные смотрели через головы, выкрикивали, свистели, кричали.
Янычар был рослым и длинноруким, на смуглом лице глаза горели злобой, в сухом жилистом теле чувствовалась звериная мощь. Засядько видел краем глаза, как Али-паша обменялся монетами с кем-то из ближних соратников, затем все перестало существовать, кроме противника. Тот шел навстречу, поигрывая ятаганом. Солнечные зайчики кололи глаза.
Засядько тоже сделал шаг вперед, в сторону, их ятаганы встретились в воздухе. Лязг, скрежет, оба замерли, пробуя силу рук друг друга, глядя глаза в глаза. Засядько чувствовал сильный запах немытого тела, видел вздувшиеся жилы на шее. Разом отпрянули, еще дважды скрестили мечи и разошлись, уже ощутив мощь друг друга и показав окружающим, что встретились не новички и легкой победы не будет.
Гренадеры дисциплинированно молчали. Янычары орали, верещали, лезли через головы живой цепи. Русский офицер и воин Али-паши сошлись снова. Оружие заблестело, раздался непрекращающийся звон, ятаганы сталкивались с такой быстротой, словно противники сражались двумя мечами.
В яростных глазах янычара Засядько впервые уловил уважение. Оба фехтовали, стоя посредине, потом Засядько начал медленно теснить противника, не давая перейти в атаку, осыпал частыми ударами и все время стерегся ответного выпада.
Янычар дышал все тяжелее, не привык к затяжным боям. В нем еще жила свирепая сила, но Засядько чувствовал растерянность и растущий страх. Он привык добиваться быстрой победы, а этот русский оказался настоящим воином.
Они прошли еще по кругу, выказывая свое мастерство, но теперь крики янычар стали тише. Засядько внезапно отпрянул, предложил быстро:
– Откажись от женщины?
Янычар зарычал и бросился вперед из последних сил. Еще дважды скрестили мечи со звоном, затем Засядько, даже не проводя обманного приема, просто воспользовался усталостью противника. Пока тот с побледневшим лицом старался удержать в занемевших после удара пальцах ятаган, Засядько быстро ударил еще. Лезвие полоснуло по жилистой шее. Послышался хруст, щелчки, будто лопались натянутые струны.
В гробовом молчании голова покатилась в пыли, а обезглавленное тело осело, разбрызгивая струи крови. Цепь распалась, янычары бросились поднимать сраженного товарища, кто-то подхватил и унес отрубленную голову.
Али-паша подъехал конем, смотрел сверху вниз со странным выражением:
– Жаль, что ты не мой офицер… Я бы тебя сделал правителем этих земель. А потом и наследником.
– Мне не идут шаровары, – ответил Засядько.
Али-паша оскалил зубы в усмешке:
– Откуда знаешь? Ты ж не пробовал.
– Я? – удивился Засядько.
Глаза Али-паши стали внимательными:
– Постой, постой… Ты казак? Что-то в тебе есть от запорожца!