– Как у вас на батарее? – спросил Барклай.
– Продержимся около часа, – ответил Засядько. – Потом людей не останется… Нам бы резервы!
– За час откуда их взять? – подумал вслух Барклай.
– А если ударить по левому флангу? Казаки Платова могли бы хоть на время сорвать непрерывные атаки.
Барклай некоторое время пристально смотрел на полковника, потом кивнул, соглашаясь, пришпорил коня и ускакал. За ним последовали трое уцелевших из его конного отряда.
Несмотря на помощь Балабухи, Засядько и его солдатам пришлось бы худо, если бы со стороны русских батарей внезапно не прогремело новое «ура». Оглянувшись, он с радостью увидел, как из укреплений соседней батареи выскакивали преображенцы. Это шла помощь, тем более весомая, что батальон вел в атаку один из его друзей, Леопольд – принц по происхождению, немец по рождению, космополит по взглядам, авантюрист по натуре и воин по характеру, в данное время состоявший на службе в русской армии. В свое время Александр и Леопольд едва не поссорились до дуэли из-за пустяка, но затем быстро нашли общий язык и крепко подружились.
– Трымайся, друже! – закричал Леопольд по-украински. – Береженого Бог бережет!
Александр весело улыбнулся и повел солдат на прорыв к Леопольду.
– Den Vorsichtigen bewahrt der Gott, – ответил он, – und den Kosaken bewacht sein Sabel! [2]
Его громовой голос покрыл шум схватки. Леопольд усилил натиск. Французы подались назад. Через несколько мгновений люди Засядько встретились с преображенцами. Те пропустили их, а сами пошли вперед, стараясь закрепить успех контратаки.
—Вот и отлично, – сказал Александр с облегчением. – Как ты думаешь?
Он обернулся. Балабуха медленно опускался на землю, опираясь на саблю. Лицо капитана было смертельно бледным. Кто-то из солдат подхватил командира, но, взглянув на огромную рану в спине, поспешно опустил на землю.
Только теперь Засядько обратил внимание, что над полем боя уже свищет картечь. Французские орудия перенесли огонь на этот участок, подготавливая его для атаки. Вдали показалаcь тяжелая конница.
– Всем на батарею! – скомандовал он сдавленным голосом и, взяв Балабуху на руки, пошел к своим позициям. Рядом свистели пули, пролетала визжащая картечь, вскрикивали и падали сраженные солдаты. Сзади нарастал грохочущий топот.
Засядько шел не оглядываясь. Лицо Балабухи покрылось смертельной бледностью. Александр ощущал, как по его пальцам стекает теплая струйка крови. Он принес друга на батарею и опустил на землю в тот момент, когда на укрепления обрушилась атака драгун. Пришлось, сцепив зубы, яростно отбиваться и руководить батареей и солдатами Балабухи. Атака следовала за атакой, наконец на батарее почти не осталось людей. Но именно в это время вдруг наступило затишье…
В глубине французских войск было заметно странное перемещение. Как оказалось, кавалерийские полки генералов Платова и Уварова нанесли удар по левому флангу французской армии, вызвав переполох во вражеских войсках. На батарее Засядько наступила двухчасовая передышка.
Александр быстро прошел по укреплениям из конца в конец. Везде разрушения…
– Ваше высокоблагородие! – послышался сзади радостный голос. – Смена никак?
Со стороны старой Смоленской дороги ускоренным маршем приближались войска. Над ровными квадратами колыхался лес штыков. Солдаты шли быстро и уверенно. Это были гренадеры, опытные и закаленные воины, прошедшие хорошую школу в только что закончившейся войне.
– Готовьтесь, – велел Засядько. – Как только подойдут, отправляйтесь по дороге к Горкам. Я позабочусь, чтобы все оставшиеся в живых были представлены к награде.
– А вы, ваше высокоблагородие? – спросил артиллерист испуганно.
– Я останусь, – ответил Засядько коротко.
Ему потребовалось несколько минут, чтобы расставить по местам новоприбывших, затем на батарею обрушилась волна новых яростных атак…
Это был самый жестокий бой, в котором ему пришлось участвовать. Орудия гремели не умолкая, а между ними гренадеры сражались с теми французами, которых не удалось остановить огнем. Гренадеры сражались ожесточенно, но французы не турки, и у Александра после каждой атаки наполовину сокращался состав. Через два часа, когда на разрушенной батарее остались одни пушкари, да и те в большинстве раненые, прискакал курьер с приказом отступать…
Засядько отходил последним. Ему почти треть дороги приходилось пятиться, отбивая атаки авангардных частей противника. Вокруг него постоянно держалась группа гренадеров. Они умело работали штыками, однако полковник с горечью отметил, что к моменту окончательного отрыва от французов состав группы изменился несколько раз. По телам убитых и раненых прошагали наступающие солдаты Бонапарта.
Отступать пришлось до деревни Горки, где уже перегруппировывались войска, отступившие ранее. К шести часам вечера остатки русской армии заняли позиции от Горок до старой Смоленской дороги. С наступлением темноты пришло известие, которое немного обрадовало: Бонапарт велел оставить захваченные у русских укрепления и переждать ночь на исходных позициях.
Однако Засядько понимал, что продолжать бой было бы безумием. Резервов нет, армия наполовину истреблена – только генералов погибло двадцать три человека! – другая половина находится в расстройстве, артиллерия потеряна. А Наполеон даже не вводил в бой старую гвардию, свои самые закаленные и отборные части!
И в самом деле: утром русская армия начала отступление к Можайску, а затем к Москве. Войска Бонапарта следовали по пятам. Для поддержания духа в войсках Александр I велел битву у деревни Бородино считать победой над Бонапартом и обнародовать об этом манифест. Конечно, все офицеры понимали, что битва под Бородином была на самом деле тяжелым поражением, однако впервые французам дали бой на равных, дрались на равных и проиграли с достоинством, а не так, как под Аустерлицем или в других местах, где Наполеон, к стыду русских полководцев, побивал их с удивительной легкостью.
Засядько тяжело переживал смерть Балабухи. Уже никогда не прозвучит его жизнерадостный смех и любимая фраза: «Посмотри, дружище, мир прекрасен!» Нет, он не прекрасен, если гибнут хорошие люди, а всякое ничтожество вроде Васильева околачивается в безопасном месте при Генеральном штабе и регулярно получает награды…
14 сентября Засядько последним перешел мост через Москву-реку. Здесь его нагнала небольшая группа французов, в их предводителе он с удивлением узнал прославленного наполеоновского маршала Мюрата.
Загорелый, улыбающийся, ловко сидящий на горячем жеребце, Мюрат приветственно поднял руку и пустил коня вперед. Его спутники остались на месте.