Когда он уже собирался выскользнуть из зала, послышался грохот подкованных солдатских сапог. Он затаился за портьерой, а дверь распахнулась так стремительно, что ударилась о стену.
Мавильон вошел в сопровождении щеголеватого офицера. Де Артаньяк, узнал Засядько. Мавильон продолжал говорить резким злым голосом:
– Генерал Жувер в двух днях отсюда! Он не успеет…
– Наши стены неприступны. – Де Артаньяк говорил тоже резко, с ожесточением. – Мы в состоянии продержаться и месяц, запасы нам позволяют!
– Но нет надежной защиты против ядер русских!
– Что они могут против наших стен?
Мавильон подошел к столу, но не сел, а стоял в глубокой задумчивости, уперев кулаки в стол. Бросил словно нехотя:
– Русские уже не те варяги, что грабили наши берега тысячу лет тому.
Де Артаньяк сел в кресло, откинулся на спинку, забросил ногу на ногу. Голос был пренебрежительный, словно разговаривал не со старшим по званию, а с подчиненным:
– Чем же они лучше?
– Лучшая в мире артиллерия у них, – напомнил комендант.
– Ею надо еще уметь пользоваться!
– Если они сами ее делают, то и пользоваться умеют… Наш император показал под Аустерлицем, на что способна артиллерия! Только благодаря ее ядрам он уничтожил русскую армию. А этот русский полковник меня тревожит… Что-то есть в его глазах. Такие люди умеют делать то, за что берутся. А он, судя по всему, артиллерист!
Де Артаньяк спросил насмешливо:
– Уж не хотите ли вы сказать, что он не уступит нашему любимому императору?
Мавильон покосился, сел, подпер кулаками голову. Де Артаньяк ударил в гонг, чуть не оглушив Засядько, что прятался рядом. Вошел солдат, выслушал распоряжение, исчез. Вместо него явились двое с подносами, вином и большой вазой с фруктами.
Некоторое время они молча насыщались. Снова Засядько отметил, что потомок королей держался с комендантом крепости более чем на равных. Не зря поговаривали, что в бывшей революционной армии уцелевшие аристократы снова поднимают головы. А Мавильон, судя по манерам, выходец из бедноты, который взлетел на высокий командный пост во время революционной бури. И тоже чует, что ежели революционный генерал объявил себя императором, ежели своего генерала Бернадота с его татуировкой на груди «Смерть королям!» поставил шведским королем, то с аристократами под его началом лучше не ссориться.
– Завтра узнаем, – сказал наконец Мавильон. – По тому, как он расставил свои орудия.
– Аустерлиц повторить невозможно, – заявил де Артаньяк высокомерно. – Это под силу только французскому гению.
– Русские непредсказуемы.
Засядько начал потихоньку за их спинами продвигаться вдоль стены, все еще скрываясь за портьерой. Короткий сон освежил настолько, что каждая мышца дрожала от возбуждения. Все тело жаждало схваток, яростной работы, прыжков через пропасти, а руки рвались к шпаге. Сердце стучало сильно, требуя приключений.
Внезапно без стука вошел слуга с подносом в руках. Засядько застыл, слуга мог заметить его от двери! Де Артаньяк повернулся, протянул руки к подносу, а Мавильон быстро налил себе полный фужер, выпил залпом за спиной помощника.
Де Артаньяк помогал слуге снимать тарелки с виноградом и яблоками, и Засядько, напряженный, как зверь перед прыжком, все же отметил и внезапную предупредительность аристократа, не настолько уж и голоден, но перестал удивляться, когда увидел, как слуга незаметно передал ему клочок бумаги. А комендант тем временем торопливо налил себе еще, осушил залпом, а фужер поставил на стол раньше, чем обернулся помощник.
Слуга уже повернулся уходить, Засядько пригнулся, изготовился к длинному прыжку. Будут короткие злые удары, хруст костей…
Слуга увидел его, в глазах мелькнуло изумление, но в лице не дрогнул ни единый мускул. С подносом у груди он деревянно прошествовал к двери, распахнул, повернулся и еще раз поклонился офицерам, причем вроде бы часть поклона предназначалась и затаившемуся за портьерой человеку.
Немец, напомнил себе Засядько с облегчением. Он не знает, кто я, но раз уж прячусь, то явно противник этих захватчиков. Не скажет…
Де Артаньяк наполнял фужеры из запыленной бутылки. Мавильон следил внимательно, а Засядько неслышно приотворил дверь, выскользнул и закрыл за собой.
Он оказался в полутемной анфиладе комнат. Светильники горели редко, высокие своды терялись в темноте. В альковах темно, но вряд ли спугнет уединившуюся парочку. Немцы настолько ненавидели захватчиков, что замок покинули даже слуги. Все пережидают в окрестных селах, куда французы забредали только за фуражом. А свои шлюхи, красиво именуемые маркитантками, остались в солдатском лагере.
Он передвигался вдоль стен, затаивался в альковах, удивляясь, сколь беспечны французы. Русские войска подошли к городу, но здесь вместо двойной охраны нет даже обычных часовых…
«Погоди, – одернул он себя. – Атаки ждут снаружи. Там тройная стража, там не спят, готовы к отражению нападения. Там до боли в глазах всматриваются в темень, выискивая ползущие тени. А пальцы застыли, обхватив ружья. Кто ждет, что за их спинами из мрачного германского подземелья вместо привидения выберется русский офицер?
Я мог бы заставить вас пожалеть, – подумал он зло, – что вышло не привидение, а я. Но и так сдадитесь утром, когда начнется бомбардировка. Когда под ударами ядер с грохотом рухнут ворота, обрушится стена, а город охватят пожары. Когда уцелевшие солдаты начнут поскальзываться в лужах крови, когда от жара начнут лопаться глаза и гореть волосы!»
Чутье ли его вело, но когда он увидел на звездном фоне у стены тонкий девичий силуэт, то уже знал, кто это. Неслышно скользнул сзади, сказал тихонько над самым ухом:
– Детям пора бы спать…
Она резко повернулась. Мгновение он видел изумление в сияющих глазах, видел ее восторженное лицо, в следующее мгновение она бросилась ему на шею. Он с неловкостью держал ее в руках, погладил по голове, попытался отстранить, но она прижималась к нему, счастливая и трепещущая. От нее шел нежный, едва уловимый запах степных цветов.
Все еще ребенок, напомнил он себе. Только ребенок, наслушавшийся рассказов про войну, где героические принцы-полковники совершают подвиги, спасают, поверр. гают…
– Ну-ну, – прошептал он на ухо, – а то нас заметят.
Оля наконец отстранилась, но пальцы ее крепко держались за его рубашку. Лицо ее было сияющее, глаза блестели ярче звезд. Но не ярче бриллиантов на медальоне.
– Александр Дмитриевич!.. Это как в сказке… Я только подумала о вас, и сразу же…
– Это опасно, – предостерег он. – Вдруг подумаешь о волке? Или злом медведе?