Засядько оглянулся на яму:
– Тайный ход?
– Он самый, – кивнул фон Бюлов. – Это старинный рыцарский замок Гогенцоллернов, отсюда ход выводит за пределы замка… Меня прислали помочь вам бежать!
Засядько с любопытством всматривался в лицо статского советника. Глаза мудрые, усталые, понимающие, в них видны участие и забота.
– Сейчас явятся с едой, – предупредил он. – Я не хотел бы, чтобы вас застали здесь.
Фон Бюлов кивнул:
– Опасаетесь погони? Хорошо, вы правы. У них в самом деле подошло время ужина. Хотя французы все ленивые и непунктуальные, но время ужина соблюдают. Пожалуй, это единственное, что они соблюдают. Я вернусь через час.
Он неторопливо спустился в яму. Как Засядько заметил, там мелькнули руки, помогли немолодому советнику. Засядько тщательно уложил плиту на место, покрутил головой, засмеялся. Добрые дела не остаются безнаказанными!
Ужин ему, несмотря на угрозу де Артаньяка, все же принесли. Точно в час, когда обедал гарнизон. И именно то, что ели солдаты гарнизона. По всем воинским законам цивилизованных стран пленникам обязаны были давать то же самое, что и солдатам.
Кирасиры сочувствующе смотрели на русского офицера. Он был мужественно красив, держался весело и раскованно, шутил по-французски, смеялся, хвалил французскую кухню, хотя и ел как-то без большой охоты, словно бы с натугой. По их лицам уже понял, что все знают, как ему бросалась на шею юная девушка, но об этом молчал, только хитро улыбался.
Вскоре, когда они ушли, забрав пустую посуду, плита поднялась снова. На этот раз вслед за фон Бюловом вылез молодой парень в простой деревенской одежде. Лицо его было глуповато-доброе. Бюлов называл его Гансом, и Засядько сразу увидел, что парень абсолютно честен, доверяться ему можно во всем.
– Теперь вас хватятся только под утро, – сказал Бюлов, голос его прерывался. Лицо раскраснелось, дышал тяжело. – Не в моем возрасте лазить по этим ходам…
Засядько развел руками:
– Дело в том, что я не могу покинуть это место.
– Почему? – вскрикнул Бюлов.
Ганс сопел сочувствующе, бросал на русского офицера жалостливые взгляды. Засядько объяснил:
– Я не пленник, я парламентер. Правда, комендант крепости перегнул палку… то есть превысил свои полномочия. По всей видимости, все еще надеется на помощь от императора.
Бюлов сказал осторожно:
– Но вы все сказали ему? Передали требования?
– Да, но хочу получить и ответ.
Бюлов смотрел внимательно:
– Я уже знаю о стычке во дворе. Помощник Мавильона человек мстительный. Я говорю о де Артаньяке. Комендант за всем не уследит, а тот может сделать какую-то пакость. Он не боевой офицер, а прислан из Парижа…
Засядько развел руками:
– Что я могу сделать? Я должен дождаться ответа. Кстати, этот ход ведет за пределы крепости?
Бюлов тонко улыбнулся:
– Из основного хода можно попасть в покои бывшего владельца замка, а также в оружейную. Оккупанты понятия не имеют о тайных ходах. А ведь любой из нас может появиться в их спальнях! И перерезать горло. И если бы мы не были дворянами, а… ну, простыми крестьянами, что уже ведут партизанскую войну, то…
Он замолчал, но Засядько и сам представил, что, если бы управитель замка впустил через тайный ход разъяренных крестьян, не признающих никаких правил благородной войны, какую бы бойню здесь устроили! Но крестьяне, перебив французов, заодно разграбят замок, изрубят дорогую мебель, перебьют посуду, изнасилуют всех женщин, а в довершение всего еще и подожгут замок со всех сторон.
– Я ценю ваше желание спасти меня, – сказал он. – Значит, немцы рассматривают русскую армию не как новых оккупантов, а как освободителей. Но я останусь… Впрочем, чтобы ваши усилия не были напрасны, может быть, покажете тайный ход? Я уже выспался, а до утра еще далеко.
Фон Бюлов смотрел с уважением:
– Я ценю вашу верность воинскому долгу. Но если покинете это место, вас будут считать беглецом… И просто застрелят, когда увидят. Есть ли смысл возвращаться?
Засядько беспечно засмеялся:
– Есть ли смысл вообще отсюда уходить? Нет, конечно. Но жить по смыслу – разве жить?
Они спустились в темный лаз. Засядько помог Гансу установить тяжелую плиту на прежнее место. Массивная, покрытая плесенью, она встала так плотно, что самый придирчивый глаз не заподозрил бы, что ее можно сдвинуть с места.
Ход был прорублен в скале высотой в рост человека, из чего Засядько понял, что тянется далеко. Короткий лаз можно пройти и на четвереньках. Два человека еще могут разойтись, прижимаясь спинами к стенам, но по-настоящему расширился только в одном месте. Засядько тут же спросил:
– Здесь ход в хозяйские покои?
– Здесь, – удивленно ответил фон Бюлов. – Как-то заметно?
Засядько пощупал стену, решительно шлепнул по одной глыбе ладонью:
– Эта?
– Точно, – сказал Бюлов с еще большим беспокойством. – Мне казалось, что догадаться непросто…
– Это кому как, – ответил Засядько, – а вон там, если не ошибаюсь, ход идет влево в оружейную?
В свете факелов в трех шагах впереди виднелось еще одно расширение. Фон Бюлов удивленно вертел головой, а молчаливый Ганс уже вслушивался в звуки за стеной, приложив ухо к камню. Удовлетворенный, начал с натугой вынимать, пыхтел, дулся, наконец камень подался. Засядько помог бесшумно вынуть, отодвинул толстый ковер.
Роскошнейший зал, широкая, как бильярдный стол, кровать в самом центре, с тяжелыми занавесями и под балдахином, два огромных камина, в одном остывают багровые угли, исполинский стол – можно устраивать конные скачки, две дюжины кресел, портьеры в тяжелых, искусно украшенных рамах, каждая из которых стоит целое состояние…
– Ждите меня здесь, – шепнул он, – я осмотрю зал. Если удастся, то и замок…
Ганс кивнул, начал прилаживать на место камень. Засядько опустил край ковра, пробежал на цыпочках вдоль стены. Горели три светильника, большая люстра, на столе вдобавок были зажжены свечи. Тяжелые подсвечники отливали золотом. Возможно, и были из золота. Хотя вряд ли, французы уже растащили бы. Не из склонности к грабежу, это не его казаки, просто Наполеон заявил, что война должна кормить себя сама, и его цивилизованная армия уже на «законных основаниях» грабила побежденных так, что устыдились бы и орды Тамерлана.
Под пристальными взглядами бывших хозяев замка, самые первые из которых еще водили крестоносные войска на полабских славян, он перебегал от одной двери к другой, прислушивался. Иногда звучали голоса, шаги, за окнами погромыхивало.