— Я забеременела в шестнадцать лет. Отец ребенка бросил меня, избавив от романтических иллюзий.
Кернан услышал в голосе тоску и еще что-то. Невыносимую боль. Вмиг он забыл о своем разбитом сердце.
— А ребенок? — спросил он тихо.
Что-то подсказало ему: она не сделала бы аборт. Никогда.
Чего бы это ей ни стоило, она не предаст своей любви. Кернан понял это сразу, когда впервые наблюдал ее танец, в котором было столько силы и безудержной страсти.
Он взглянул на ее лицо. Она пыталась что-то скрыть от него. С удивившей его интуицией он понял, что в этом причина глубокой печали, которую он часто замечал в глубине ее глаз.
Кернан снова затаил дыхание. Ему необходимо было знать, что она доверяет ему так же, как он теперь доверял ей.
— Родилась девочка, — прошептала она. — Может быть, я совершила глупость. Мы с мамой работали день и ночь, чтобы свести концы с концами. Но я ни секунды не жалею. Разве что о том, что не могла проводить с ними — с дочкой и мамой — больше времени.
Кернан почувствовал, как мороз пробежал по коже.
— В тот день я попросила маму забрать малышку из детского сада. На переходе их сбила машина угонщика, уходившего от полицейских. Моя девочка не прожила на свете и года.
Голос женщины срывался от боли, плечи дрожали, глаза были прикованы к дороге.
Ему хотелось крикнуть, чтобы она остановилась. Кернан испытывал непреодолимое желание прижать Мередит к себе, приласкать, успокоить. Однако что-то в ее лице удержало его от порыва.
— Ужасно, — сказал он, понимая, что бессилен помочь ей, и страдая от этого.
Она тряхнула плечами и гордо выпрямилась.
— Это случилось уже давно. — Вымученная улыбка появилась на губах. — Сегодня мы будем просто Молли и Энди.
Учитывая ее возраст, трагедия не могла случиться давно.
Однако Мередит доверила ему частицу себя. Ее доверие было драгоценным и хрупким. Неловкое словомогло все разрушить, но Кернан не мог промолчать. Внутренний голос твердил: «Спроси ее».
— Скажи мне их имена — дочки и мамы. Пожалуйста!
Он говорил очень тихо.
— Карли, — прошептала она. — Дочку звали Карли, а маму Милисент. Для всех она была Милли.
— Карли, — повторил он, пробуя имя на вкус. — Милли.
Кернан кивнул, понимая, что не должен больше ничего говорить, но нужно хранить оба имени как залог доверия между ним и Мередит.
Искреннее сострадание, с которым Кернан повторил имена ее любимых, принесло Мередит неожиданное чувство успокоения. За последние дни она узнала принца со стороны, позволяющей легко забыть, что рядом с ней самый влиятельный человек страны. Однако она вновь почувствовала его властную ауру, когда услышала, как он произнес «Карли» и «Милли» — как благословение! Она сдержала готовые пролиться слезы.
Мередит ожидала, что нахлынет сожаление, — открывшись, она вновь стала слишком уязвимой. Вместо этого она испытала облегчение, как будто поделила с Кернаном часть тяжкого груза, который до сих пор несла в одиночку.
Она постаралась разобраться, что заставило ее рассказать принцу о Карли и матери. Вполне хватило бы сообщения о том, что она одинока. Был ли это ответ на доверие, которого она требовала от него, или уверенность, что он правильно поймет ее?
В любом случае сейчас перед ней стояла другая задача — заставить принца сойти с пьедестала, если она хочет научить его свободно двигаться в танце.
Сегодня Кернан — не принц, не самый богатый, влиятельный, могущественный человек Чатема, а Энди. Мередит — не женщина, пережившая невыносимую трагедию, а Молли. Они — двое дворцовых служащих, решивших весело провести время.
Она остановила машину на полянке, откуда начинался подъем к самому живописному, по ее мнению, месту острова — Чатемским горячим источникам. Мередит нагрузила принца сумками и корзинками, которые он легко понес вверх по крутой тропинке, петлявшей между высокими душистыми смолистыми кедрами.
Когда они достигли вершины холма, Мередит с облегчением убедилась, что кроме них вокруг ни души. В утренний час в середине недели это популярное у жителей острова место было пустынно. Кернан поставил груз на землю и огляделся.
— Какое удивительное место!
Облачко пара поднималось над бирюзовой водой небольшого озера, обрамленного плоскими валунами гладкого черного гранита. Прозрачные струи воды каскадами падали вниз с замшелой скалы в дальнем конце водоема. Вокруг озерца пушистым ковром зеленели папоротники и кустики мягкой травы.
— Впервые здесь? — спросила Мередит.
— Я слышал об этом месте и видел фотографии. Приехать сюда означало бы закрыть доступ обычным людям, как это принято в целях безопасности, когда планируется выезд королевской особы. Не хотелось лишать жителей радости отдыхать здесь. Мне доступно столько других удовольствий.
Мередит еще раз убедилась: Кернан считал высокое положение не олицетворением абсолютной власти, а абсолютного служения. Впрочем, на сегодня достаточно высоких тем.
— Брось, Энди! Ты рассуждаешь как член королевской семьи.
— Ты знаешь меня, Молли. Страдаю манией величия, — сокрушенно заметил принц.
— Я помогу тебе спуститься на землю.
— Попробуй!
Он испытывал искреннее любопытство.
— Тогда сними башмаки и закатай повыше брюки, — предложила Мередит. — Хочу тебе кое-что показать.
Чуть ниже озерца, скрытый кустарником располагался неглубокий резервуар, размером с четверть бального зала, полный серой пузырящейся грязи.
Мередит вошла в него.
— Осторожно. Здесь…
Прежде чем успела предупредить его, она поскользнулась и потеряла равновесие. В мгновение Кернан был рядом, подхватил за талию, удержав от падения.
— Молли, ты такая неуклюжая! Даже не мечтай когда-нибудь научиться танцевать.
— А ты перестань мечтать стать принцем, — ответила она.
— Договорились, — сказал он с таким искренним облегчением, что оба рассмеялись.
— Она теплая, — удивленно заметил Кернан, видимо не замечая, что, отпустив талию, все еще держит Мередит за руку. — Никогда не испытывал ничего подобного.
Она могла бы сказать то же самое. Густая, теплая грязь струилась сквозь пальцы, обволакивала щиколотки, доставала до лодыжек. Но сильнее всего было ощущение его руки, удерживающей ее локоть.
Мередит взглянула на принца. У него никогда не было такого безмятежного выражения: глаза закрыты, жесткие линии вокруг рта разгладились. Он поднял подбородок к солнцу и глубоко вздохнул.
Хорошо, но недостаточно.
Стараясь не вникать в собственную мотивацию, она отчаянно хотела, чтобы его красивое, волевое лицо утратило наконец выражение сдержанности, ауру неприступности, постоянно окружавшую его, как дворцовая стража. Эта маска не позволяла приблизиться к нему, отгораживала его от людей.