Я с удивлением глянула на него.
– Вам неприятно?
– А вы встречали человека, спокойно наблюдающего, как кипящая вода льется ему на ногу? – ухмыльнулся Гвоздь.
– Я слышала, вы не чувствуете боли.
Родион с интересом покосился на меня, потом задрал до локтя левый рукав и, продемонстрировав несколько круглых шрамов, спросил:
– Вы имеете в виду эту историю?
Я кивнула.
Гвоздь взял чашку и причмокнул от удовольствия.
– Чаек в самый раз, терпеть не могу слабозаваренный. Вообще, ничего слабого не люблю, и мужиков уважаю крепких, и женщин. А насчет боли! Не верьте, я такой же, как все.
– Но штыри в руке!
– Так фишка легла, – спокойно пояснил Родион, – либо я их, либо они меня. Впрочем, их было больше, и находились они на своей территории, вот и пришлось удивлять.
– Это же жутко больно!
– «Что тела боль, когда душа рыдает и смерти ждет», – ответил Родион, прихлебывая чай.
Я чуть не свалилась со стула. Бывший уголовник запросто цитировал Шекспира.
Не замечая или делая вид, что не замечает произведенного впечатления, Гвоздь преспокойненько говорил дальше:
– Аня – моя первая любовь, пожалуй, единственная за всю жизнь. Только не подумайте, будто я веду монашеский образ жизни, но Нюша значит для меня очень много.
– Что же вы не женились на ней, ведь, кажется, и девочку любите?
Родион ласково улыбнулся:
– Ариша – копия матери в семнадцать лет, но у нее видны и кое-какие мои черты. Все эти прически, кольца, губные помады и шмотки – ерунда. Женщине надо самоутвердиться, и уж лучше пусть это произойдет в ранней юности. Иначе после сорока спохватится, и тогда – беда, в разнос пойдет. А так перебесится вовремя и забудет. Так что не обращайте внимания, главное – внутренний стержень, а он у Иришки есть.
– Я их не ругаю и не бью сапогом каждый вечер.
– Знаю, – кивнул гость, – да вы сами дама модная, татуировочка у вас отличная.
Я машинально прикрыла горло и смущенно пояснила:
– Это переводная картинка. Иришка наклеила, никак не сходит, чем только не мыла…
Гвоздь хмыкнул:
– По мне так даже красиво и неожиданно. Вам идет.
– Ага, только представлю, что люди думают…
– Ничего, кроме зависти, они не испытывают, – спокойно пояснил Родион, – злятся оттого, что не решаются сами на подобный экстравагантный поступок. «Старики любят давать умные советы потому, что не способны на дурные поступки». То есть стали импотентами – физическими и умственными.
Так, теперь он цитирует гениального француза Ларошфуко.
– А насчет женитьбы, – размеренно продолжал Гвоздь, – сами понимаете, бизнес мой до недавнего времени был стремным, людям, занимающимся подобным делом, лучше не иметь семьи. Конечно, обидно погибать, но еще хуже, когда знаешь, что в могилу потянешь жену и ребенка. Иришка родилась в восемьдесят третьем, я сидел в местах не столь отдаленных, ну какая их ждала судьба? Супруга и дочь осужденного? Их бы подвергли остракизму и уж совершенно точно не разрешили бы Анюте работать в торговле. Девочке требовался отец. Отсюда и все попытки Анечки выйти удачно замуж. Но, очевидно, господь предназначил нас друг для друга. Не так давно мы с ней обсуждали эту тему и решили, что в ближайшее время она разведется с Ляминым, и мы наконец соединимся. И тут, пожалуйста, эта неприятность. Надеюсь, вы мне расскажете, что удалось сделать…
– С вашими капиталами и возможностями, – хмыкнула я, – проще было заплатить и вытащить Аню. Судьи тоже любят кушать.
– Согласен, – ответил Гвоздь, – только я не хочу, чтобы Анечку освободили за недоказанностью преступления, нет, она должна быть оправдана целиком и полностью. Кстати, я приложил все усилия, чтобы она сидела в человеческих условиях и получала хорошие передачи. Я пристроил ее в лучший следственный изолятор.
Я усмехнулась, отметив, что он говорит о тюрьме, как о гостинице, и принялась отчитываться.
Родион слушал, не перебивая, потом поинтересовался:
– Вы все рассказали, Лампа Андреевна?
– Да.
– Совсем все?
– Конечно, – удивилась я его проницательности.
На самом деле я утаила лишь сведения о болезни Леры, но ее тайна не имела никакого отношения к данной истории.
– На всякий случай не слишком доверяйте Леониду Дубовскому, – нахмурился Родион.
– Потому что он бывший мент? – съязвила я.
– Нет, – очень вежливо ответил собеседник, – среди сотрудников милиции есть много людей, достойных уважения. Дубовский – человек без принципов, он отплыл от одного берега, а к другому не пристал, болтается посередине, словно гнилушка, делает вид, что и с теми, и с другими в дружбе. Крайне неприятный человек, который за звонкую монету готов на любой поступок. Гнилой мент! Улики подтасовать, лист из дела уничтожить – все ему было как чихнуть. Очень и очень нехороший экземпляр.
Я рассмеялась:
– Да ну? Честно говоря, я думала, вы любите подобных представителей органов внутренних дел…
Гвоздь спокойно вынул пачку сигарет и спросил:
– Разрешите?
Ну и манеры, он что, институт благородных уголовников заканчивал?
– Курите на здоровье.
– Вам не кажется, – усмехнулся Родион, – что подобная фраза звучит слегка двусмысленно?
Я не выдержала:
– Вы в каком институте учились?
Гвоздь охотно объяснил:
– К сожалению, у меня за плечами лишь десять классов. Но в моей семье была великолепная библиотека, годам к тринадцати я прочел все, собраниями.
– Это как?
Родион помешал ложечкой остывший чай.
– Помните, раньше литературу приобретали по блату? Золя, Бальзак, Гюго, Майн Рид, Дюма, Джек Лондон, ну и отечественные авторы: Чехов, Горький, Толстой, Достоевский… Вот у нас дома все они стояли в шкафах полным набором. Я прочел сначала то, что помещалось внизу, потому что легче было снимать, потом полез выше. Последним попался «Декамерон», отец запихнул его под потолок…