— Чай прикажете в кабинет?
— Да, да, — рассеянно согласился Шаховской и открыл дверь, пропуская Варвару Дмитриевну вперед.
Одно из кресел было покрыто белой простыней, скрывающей от глаз то, что там лежало. Варвара Дмитриевна покосилась и села с другой стороны. Генри Кембелл-Баннерман оглядывался с интересом, принюхивался. Пахло табаком, немного старинной мебелью и еще чем-то острым, и это острое мешало Генри установить окончательно, будут ли в этом доме сегодня пироги с мясом. Когда заходили, ему показалось, что совершенно определенно будут, а отсюда разнюхать что-либо было трудно. Он ткнул хозяйку головой в колено. Может, спустимся вниз и понюхаем как следует?..
— А вот и батюшка.
Отец Андрей вошел, слегка прихрамывая, но тем не менее бодро и деловито, нисколько не сутулясь.
— Вы меня извините, — начал он с порога. — Никак не мог удержаться, приехал к Думе, уверен был, что застану вас, князь.
Тут Варвара Дмитриевна вдруг сообразила — Борис Викторов на вчерашней встрече в аллее спрашивал про какого-то попа, мол, не выдаст ли? И князь твердо сказал, что нет.
Не тот ли самый?..
— Не мог долее оставаться в неведении, — договорил отец Андрей, пристально и многозначительно глядя на князя.
— Варвара Дмитриевна вот тоже не могла, — сказал Дмитрий Иванович, похоже, насмешливо, — и оказалась посвящена в нашу общую тайну.
— Помилуйте, — пробормотал батюшка, — как же можно?
И неловко приткнулся на стул, обитый синим штофом. И руки сложил на коленях, всем видом выражая тревогу.
— Теперь самое главное — не терять времени, — продолжил князь, — и Петр Аркадьевич уверил меня, что потеряно оно не будет.
— Столыпин самолично?
— Самоличней некуда. Отъезд Коковцова отсрочен по инициативе Думы. Правительство с отсрочкой согласилось. Никаких подозрений это не вызовет, все совершенно официально, инициатива исходит от парламента, который требует более детальных объяснений предстоящего финансового займа.
— Это вы такую штуку придумали? — Шаховской ничего не ответил, и отец Андрей продолжил задумчиво: — Вы так, чего доброго, Думу с правительством помирите, Дмитрий Иванович. Совсем другая жизнь наступит.
— О наступлении другой жизни говорить покамест рано и не к месту, — почему-то резче, чем нужно, ответил князь. — Операцию необходимо провести как можно быстрее. Выглядеть она должна как ловля на живца. Это Варвары Дмитриевны догадка, и Столыпин ее полностью поддержал.
Отец Андрей уставился на барышню с изумлением, а она и бровью не повела — ну да, операция, да, ее придумка, и что тут особенного?..
— Один из внутренних агентов, который работает в самом сердце социал-демократов, сегодня в срочном порядке был обо всем извещен. По словам Столыпина, о заговоре ему ничего не известно, то есть дело на самом деле сверхсекретное!.. Сегодня же он должен сообщить своим руководителям о желании некоего очень богатого человека пожертвовать значительную сумму на нужды революции. Это и есть приманка. По мнению Петра Аркадьевича, самое главное — не давать им времени на размышления, напирать на то, что жертвователь ждать не может. Партийная касса сейчас особенно нуждается в деньгах, после того как в марте охранка разгромила явочную квартиру, где хранились в том числе и средства.
— А что за средства и кто жертвователь?
— Средства мои и жертвователь я же. Искать другую кандидатуру некогда, да и опасно.
Варвара Дмитриевна ахнула, Генри зарычал тихонько.
Князь продолжал так же твердо:
— Как только агент сообщит о готовности руководителей группы к встрече, о месте и времени, которое они назначат, будет раскинута сеть. Петр Аркадьевич уверяет, что привлечет к делу только лучших своих людей и в момент передачи средств все будут схвачены. Роль у меня, конечно, малопочтенная, — тут он скривился немного, — но ничего не поделаешь.
— Как хотите, а это чистое безумие, — заговорила немного пришедшая в себя Варвара Дмитриевна и вскочила. Шаховской тут же учтиво поднялся, она не обратила внимания.
Батюшка подумал и тоже встал. Варвара Дмитриевна заметалась по кабинету. Генри зарычал громко.
— Stop it, Henry! Что за странные фантазии, князь! Вы что? Полицмейстер? Или жандарм? Кто вам позволит отправляться на такое рискованное дело? Там же наверняка… стрелять будут!
— Варвара Дмитриевна, это вопрос решенный. Сотрудники охранки на такую роль вряд ли сгодятся, если только кто из генералов, — он улыбнулся слегка. — Приглашать для этой цели Москвина или Качалова из МХТ уж совсем неловко, да и непорядочно, там ведь, как вы справедливо заметили, возможны… всяческие неожиданности.
— Правильно ли я понял, — заговорил священник растерянно, — что в роли финансиста революции должны выступить вы сами, князь?
— Совершенно правильно, и Петр Аркадьевич с моим предложением согласился.
— Ах, согласился! — совсем уж вышла из себя Варвара Дмитриевна. — Как мило!..
— Но это невозможно решительно, — продолжал отец Андрей, — вы особа известная, вас слишком многие знают в лицо. Тогда уж лучше я…
— Вот именно! — Варвара Дмитриевна повернулась на каблуках. Генри Кембелл-Баннерман, который никогда не видел хозяйку в такой ажитации, сглотнул слюну. — Вас все знают! Ваши фотографические портреты во всех газетах! А вы собираетесь в логово террористов явиться собственной персоной!
— Не собственной, — Дмитрий Иванович улыбнулся, подошел к занятому креслу и откинул простыню. Там оказались какие-то странные вещи. — Это костюм и грим.
— Грим? — совсем уж обессилела Варвара Дмитриевна. — Костюм?..
Отец Андрей подошел и стал перебирать и рассматривать вещи.
— Тут ведь такое дело, Варвара Дмитриевна, — тихо сказал князь и попытался взять ее за руку, она руки не дала, конечно. — За считаные дни, что нам удастся выиграть, как следует операцию не подготовить. Одна надежда на внезапность и на… соблазн. Предлагается очень большая сумма, а у революционеров расходы немалые. Партийных идеологов за границей содержать надобно, оружие покупать, типографские расходы покрывать тоже надо, куда ж без подпольной литературы!
— Господин Маркс, что вы, — пробормотал батюшка, — без него пропадешь…
Варвара оглянулась на него.
— Взрывчатка, подпольные мастерские, свои люди в охранке, все требует денег.
— Вот именно — свои люди!
Варвара Дмитриевна готова была разреветься у них на глазах. Она никогда не отличалась преувеличенной чувствительностью и к истерике склонности не имела, распущенность презирала. Привычка к самообладанию заставляла ее сдерживаться изо всех сил, но это невозможно, невозможно!..
— Если у террористов есть в охранке свои люди, то вы подвергнете себя страшной опасности! Вас… как это… расшифруют!