— Что в коробке?
Я тут же расплакалась.
Алекс перескочил через диван, не заботясь о следах кроссовок на подушках, и крепко меня обнял.
— Я заворачивала подарки, — заливаясь слезами, объясняла я. — Но потеряла ножницы, скотч кончился, целый день ходила по магазинам, ноги болят, и я смертельно устала!
— Вот почему под Рождество столько самоубийств, — сказал Алекс, нежно меня обнимая и вытирая слезы. — Балда ты.
Он говорил, пах и выглядел в точности как раньше, и я заревела еще сильнее.
— Я люблю Рождество, — всхлипнула я.
— Оно этим беззастенчиво пользуется, — произнес Алекс. — Злоупотребляет хорошим отношением. Надо тебе его бросить.
— Нет, раз так относится, значит, любит, — возражала я. Сидеть в его объятиях и вдыхать свежий запах его пальто было восхитительно. Вот бы все оказалось таким же простым и легким!.. Заворачивать сумки чертовски сложно. — Который час?
— Скоро полночь. — Он посмотрел на дисплей мобильного. — И давно ты этим занимаешься?
— Ну, некоторое время. — Не выдавать же себя с головой. — Тебе придется уйти в спальню, пока я не заверну твой подарок.
Я с серьезным видом подняла на него глаза. Впечатление несколько портили потеки туши и красный нос, но все-таки.
— Мой? — Он тут же оглядел комнату. — Здесь и для меня подарок есть?
Неожиданно ситуация перестала быть вопиюще непраздничной.
— Да, но смотреть пока нельзя, — оттолкнула я Алекса. — Если ты увидишь свои подарки до Рождества, младенец Иисус будет плакать.
— Мы же договорились не дурить друг другу головы религией. — Он уселся на диван и сбросил кроссовки.
— В декабре я предпочитаю перестраховаться. — Я стянула свитер, оставшись в футболке и трусах. Заворачивать подарки оказалось вовсе не таким веселым занятием. От джинсов я избавилась, взмокнув от попыток впихнуть бонг для папы в картонную трубу. Идея показалась мне уморительной, когда я проходила мимо магазина курительных принадлежностей в Ист-Виллидж, но сейчас, когда кальян был надежно упакован и надписан, я испугалась, что папаша в очередной раз может загреметь в больницу. Надеюсь, желейные фигурки в пачке придутся ему по вкусу.
Непонятно как в дом вернулась прежняя атмосфера счастья: я в слезах на полу, Алекс дремлет на диване с новым альбомом Мэрайи Кэри. Однако необходимость объясниться никуда не делась.
— А ты уже купил мне рождественский подарок?
Нам надо поговорить об очень важных вещах.
— Младенец Иисус не хочет, чтобы я раскрывал все карты, — ответил он с закрытыми глазами.
Я оглядела всю приобретенную роскошь и насухо вытерла глаза. Будь на свете младенец Иисус, он бы применил всю свою силу, чтобы помочь мне сейчас выглядеть прилично.
— Ну что, вы вчера повеселились? — И чтобы мой голос не звучал так пискляво. И чтобы Алекс первый поднял тему о дурацком несостоявшемся венчании. Вся решимость вылетела в окно, когда он застал меня в слезах, потому что без скотча не получалось толком завернуть шарф и варежки.
— Да, — не шевельнувшись, ответил он. — Друзья поразбрелись по разным углам, и мне удалось сыграть партейку-другую. Съездил в «Космополитен», посмотрел зал. Мы могли бы там выступить.
— Ты с Джеффом говорил?
Алекс шумно выдохнул:
— Да.
— И как он?
— Отлично.
Еще бы. Дженни дома, плачет и смотрит «Войну престолов», уклончиво отвечает Сиггу по телефону и поглощает мороженое «Хаген дас». Джефф через пару этажей над нами обнимается со своей невестой, делая вид, что все прекрасно. Взяв набор косметики NARS, я в праведном негодовании принялась его заворачивать: от негодования получаются красивые острые уголки.
— Дело значительно ускорится, если ты произнесешь это вслух. — Алекс потер рукой лицо и посмотрел на меня. — То, о чем ты думаешь.
— Ни о чем я не думала.
Когда лгут, младенец Иисус плачет.
— О Дженни он не упоминал, если тебе хочется знать, — продолжал Алекс. — Он говорил о Шэннон. Только о ней и болтал. О Дженни — ни разу.
Если мне когда-нибудь встретится женщина, утверждающая — она понимает, что происходит в крошечном мозгу мужчин, врежу ей за вранье. Как вообще возможно, чтобы Джефф ни разу не заговорил о Дженни? Он же знал, что я знаю, и Алекс знает, что Джефф знает, что мы всё знаем, и от этого у меня в голове вылетели пробки. Неужели мужчины настолько умеют притвориться, что проблемы не существует и содеянное начисто стирается у них из памяти?
— А о чем же вы говорили? — спросила я. — Целых четыре дня. О чем вообще говорят мужчины?
Алекс застонал и посмотрел на меня сонными глазами.
— О спорте. Музыке. Задницах. Давай уже спать пойдем, а?
— Какое соблазнительное предложение, — съязвила я, не двигаясь с места.
— Можем поговорить о котятах, радуге и ленточках, если тебе нравится.
— Александр Рейд. — Его полное имя не Александр, но я специально называла так своего парня в минуты гнева. Чем дольше мы избегали разговора о случившемся два дня назад, тем острее становилась проблема. — Не доводи меня до рукоприкладства.
— Значит, ты не хочешь побежать в Сити-холл и пожениться?
Я резко обернулась. Алекс по-прежнему лежал на спине, откинув голову и закрыв глаза.
— По-моему, сейчас там все закрыто, — ответила я осторожно. Речь зашла о сокровенном. Не торопись, а то успеешь… замуж всегда. В общем, как-то так. — Слушай, я неправильно себя повела…
— Ты считаешь? — оборвал он меня, прежде чем я рассыпалась в извинениях.
— Да, и поэтому хочу извиниться. — Я дала ему секунду, чтобы он мог перебить меня. Но на этот раз Алекс промолчал. — Это была глупость. Я сглупила. Все получилось очень глупо.
Никакой реакции.
— Прости меня, я вовсе не хотела… — в горле пересохло, — тебя задеть.
Это был, наверное, худший в мире момент для Клиффа Ричарда, но я не знала, где стоит ноутбук, и самую страшную паузу в моей жизни вопреки желанию заполняла «Омела и вино».
— Отчего ты думаешь, что я был… — Алекс сделал паузу, — задет?
— А что, не был? — растерялась я.
— Еще как был.
Отлично. Мы играем. То, что я люблю.
— Я вспылил. Ты меня просто испугала, — продолжал он.
Еще лучше.
— А та чепуха, которую ты несла, — продолжал он. — Что это было?
Я распустила свой элегантный хвост-на-макушке-чтобы-не-мешал и принялась расчесывать концы пальцами. Волосы уже сильно отросли.
— Я не это имела в виду, — оправдывалась я, решив все разложить по полочкам и не упоминать почтовое отделение. — Конечно, брак важен. Очень важен, эпически. Я во время своего монолога поняла, что ерунда получается. Поэтому так долго не предлагала фиктивный брак, пока не перепробовала все остальное.