— Не стоит осуждать ее слишком строго, — повернулась к Линде мисс Кинсэйл.
— Так, значит, нам вернуться за ними? — забеспокоился Шелби.
— А если этот парень до сих пор спит пьяный? — нахмурилась Линда.
Ей никто не ответил, всем было стыдно. Никому не хотелось возвращаться. Как?! Тащить его на себе всю дорогу?! Да и нельзя заставить человека задержать дыхание под водой, если он пьяный и спит. Нет, сейчас им приходится думать только о самих себе.
«Добро пожаловать в ад!» Да, Мартин, встречая этими словами Мюллера, был совершенно прав. Жуть развороченного машинного зала, гулкое эхо, духота и чувство оторванности от всего человечества — чем не преисподняя.
Совершая путешествие вдоль корабельных коридоров по потолку, ставшему полом, сражаясь с перевернутыми лестницами, пережив ужас в темноте «Бродвея», команда Скотта понемногу привыкла к этому новому вывернувшемуся миру. Они научились узнавать вещи, которые только на первый взгляд были неведомыми, а потом оказывались все теми же привычными предметами. И перевернутые таблички на дверях комнат лишь подтверждали, что путешественники все еще находятся на самом обыкновенном пароходе, пусть даже и опрокинутом волной кверху дном. Но представший перед их взорами машинный зал слишком поражал воображение. Словно они попали на чужую планету. Это подействовало угнетающе на путников. Все, разумеется, за исключением доктора Скотта, чувствовали, что их смелость и решительность угасли.
А священник, светя себе лампой, внимательно изучал стальную гору, которую он вместе со своими товарищами намеревался покорить. Он хотел запомнить каждый выступ, каждую трещину на ней. Такого восхождения еще не приходилось совершать ни одному альпинисту в мире. Здесь нельзя было вырубить ступени, нельзя пойти в обход.
Все вокруг было скользким из-за разлитой повсюду нефти, остатки ее до сих пор вытекали из перевернутых топливных резервуаров. И это еще больше усложняло задачу. Насколько из нефти, а насколько из морской воды, проникшей через трубу парохода, состояло черное озеро, определить было невозможно. Ясно было одно: большие запасы воздуха, остававшиеся в пустых емкостях судна, по-прежнему удерживали его на плаву.
И все же ни для кого не оставалось секретом, что «Посейдон» постепенно погружается в море, а уровень воды в коридорах его нижних палуб постоянно повышается. И, конечно, никто не знал, сколько воздуха оставалось в грузовых отсеках трюма передней и кормовой части судна.
— Вы что же, хотите, чтобы мы забрались наверх по этой штуковине? — удивился Шелби.
— Да, — коротко ответил Скотт и лучом осветил покрытый тонкой пленкой нефти гигантский блестящий цилиндр. — Это, наверное, гребной вал пароходного винта. Посмотрите-ка вон туда, видите наверху такую плоскую штуковину? Мне кажется, это лестница, по которой спускаются механики, чтобы исправлять неполадки.
— Но она перевернута, — пожал плечами Шелби. — Мы не можем карабкаться по ней вверх ногами, словно мухи.
— Мы заберемся на нее с другой стороны, а потом пройдем по ней так, как привыкли ходить.
— Послушайте, что дает вам столько силы? — удивился Шелби. Он уже ожидал, что священник ему ответит: «Моя вера, конечно», но Фрэнк лишь улыбнулся и сказал:
— Мои знания, разумеется. — Он помолчал и добавил: — Кажется, я понял, каким должен быть наш маршрут. Мы все будем в одной связке, причем сделаем это так: мужчина — женщина, мужчина — женщина и так все. Перед каждой женщиной окажется мужчина, за которым она будет все повторять, и следом — тоже мужчина, который станет следить за ее движениями. Вас, Ричард, я поставлю в этой связке так, чтобы вы оказались между Джейн и Сьюзен. Рого, как всегда, будет замыкать наше шествие. На него можно положиться, в этом я уже успел убедиться.
— Но он вас почему-то недолюбливает, — заметил Шелби.
— Я его тоже, — спокойно ответил Скотт. — Но рассчитывать на него можно, — повторил он. Жизненная энергия в нем так и кипела.
«А вот у меня совсем опустились руки», — печально подумал Ричард.
Никто уже не вспоминал Робина и не говорил о нем. Если бы мальчику удалось подняться наверх каким-то другим, обходным путем, он давно услышал бы своих родных и их друзей и дал бы знать о себе криком.
— Давайте выключим свет, не возражаете? — предложил всем Скотт. — Надо беречь батарейки. Итак, нам пришлось преодолеть серьезные препятствия. Но нас еще ждет их немало. Я принял решение устроить очередной короткий привал. Удастся кому-то вздремнуть — будет просто здорово. Не включайте фонари. Потом они пригодятся. Я сам скажу, когда отправимся дальше. А теперь отдыхайте, постарайтесь заснуть, если сможете…
Никто из присутствующих, кроме Шелби и, возможно, Рого, не представлял себе, какое необыкновенное восхождение ожидает их впереди. Но все понимали, что на месте оставаться нельзя, нужно двигаться дальше, к конечной цели. А как и когда — в этом они положились на священника. Его голос всякий раз успокаивал их и вселял в их души надежду. Члены команды разбились на небольшие группы и легли на маслянистую сталь платформы. Темнота была им на руку. На все, что творилось вокруг, смотреть не стоило. А что, если темнота останется навсегда?.. Ну, об этом им даже думать не хотелось.
Невеселые мысли бродили в головах усталых путников. Смерть неминуема, ее приближение очевиднее с каждой минутой. Перевернутое судно не может оставаться на поверхности слишком долго. Рано или поздно оно погрузится на морское дно. Так, может быть, и не стоит карабкаться в полутьме, спасая свою жизнь? Это ведь так глупо. Словно мы безмозглые насекомые, муравьи, ведомые вперед инстинктом. И все же люди продолжали сопротивляться судьбе. Волна гордости за себя и своих товарищей, отчаянно борющихся за существование, захлестнула Мюллера. Но оптимизма хватило ненадолго, и им вновь завладели мысли о том, как жалки, тщетны и бессмысленны их попытки пробраться к обшивке парохода. Что же осталось в его жизни? Только Нонни. Жизнь по ту сторону корабля казалось такой далекой и нереальной, что о ней и думать было странно.
Нонни и Мюллер расположились чуть поодаль от остальных членов отряда, поближе к тому месту, откуда все они недавно вынырнули. Хьюби хотелось сейчас потесней прижаться к ее телу и полежать вот так рядом, тихо и спокойно, наслаждаясь ее близостью. Похоже, девушка догадалась о его желании, потому что сразу же пододвинулась к нему и прошептала:
— Давай потискаемся?
И хотя ее слова звучали слишком вульгарно, Мюллер не смог ей отказать.
Он обнял ее, и Нонни негромко произнесла:
— Знаешь, а я тебя люблю. А ты? Ты меня хоть чуточку любишь?
— Да.
— Я никогда раньше ничего подобного не испытывала. Сейчас все по-другому. Я ужасно тебя люблю.
Но то удивительное чувство, которое испытывал Мюллер к этой наивной девушке, нельзя было выразить так банально. Он не хотел, чтобы она говорила о любви словами, казавшимися сейчас избитыми, слишком знакомыми и произнесенными уже сотни раз. Бессмысленным набором звуков, которые запомнил попугай. Или компьютер, ответивший на поданную ему команду и не понявший смысла того, что делает.